Светлейший князь Потёмкин-Таврический

17 июля Потёмкин писал из Кременчуга: «Матушка государыня! Я получил ваше милостивое письмо из Твери. Сколь мне чувствительны оного изъяснения, то Богу известно. Ты мне паче родной матери, ибо попечение твое о благосостоянии моем есть движение, по избранию учиненное. Тут не слепой жребий. Сколько я тебе должен, сколь много ты сделала мне отличностей; как далеко ты простерла свои милости на принадлежащих мне, но всего больше, что никогда злоба и зависть не могли мне причинить у тебя зла и все коварства не могли иметь успеха. Вот что редко на свете: непоколебимость такого степеня (sic) тебе одной предоставлена. Здешний край не забудет своего счастия. Он тебя зрит присно у себя, ибо почитает себя твоею вотчиною и крепко надеется на твою милость… Прости, моя благотворительница и мать; дай Боже мне возможность доказать всему свету, сколько я тебе обязан, будучи по смерть вернейший раб…»[339]

Между бумагами императрицы найден проект надписи на медали, которая должна была увенчать память о путешествии. Из тридцати восьми различных надписей Екатерина выбрала слова «Путь на пользу». Эта надпись находится на медали, вырезанной в 1787 году[340]. Екатерина была довольна своим путешествием; она считала деятельность Потёмкина полезною.

Но эта деятельность Потёмкина на юге в связи с путешествием Екатерины подала повод к новому столкновению России с Турцией. Во время путешествия Екатерины Потёмкин был декоратором, чичероне и mаitre de plаisir. Теперь он должен был действовать в качестве полководца.

Глава VI Начало турецкой войны

Путешествие Екатерины, имевшее целью контроль деятельности князя Потёмкина, легко могло получить характер политической демонстрации. To, что самим путешествовавшим казалось pаrtie de plаisir колоссальных размеров, в глазах Западной Европы могло служить выражением наступательной политики России. Во время путешествия на юге были сосредоточены различные отряды войск. Кроме того, громадное скопление там же значительных военных припасов и снарядов могло быть принято за демонстрацию против Оттоманской Порты и ее защитников[341].

Душою этой политической демонстрации был Потёмкин. Он, как мы видели, в продолжение десяти лет главным образом занимался восточным вопросом; он был виновником присоединения Крымского полуострова к России; о нем за границею в 1786 году рассказывали, что он сделается королем Тавриды;[342] он во время путешествия Екатерины стоял на первом плане, показывая императрице и Иосифу II построенный им флот, сооруженные им гавани, приготовленные им войска; он в то же время переписывался с русским послом в Константинополе Булгаковым и проч. Не без основания современники считали вероятным, что инструкции, данные Потёмкиным Булгакову, повели к войне.

Потёмкин пользовался безусловным доверием императрицы. В ее секретнейшем рескрипте к нему от 16 октября 1786 года сказано, что война с Портою в ближайшем будущем неминуема, и далее прибавлено: «С особенным удовольствием приемлем мы план, вами начертанный… вверив вам главное начальство над армией, даем вам полную власть и разрешение распространить все поиски, кои к пользе дела и к славе оружия нашего служить могут. Посланник наш, Булгаков, имеет уже от нас повеление посылать дубликаты своих донесений к вам и предписания ваши по службе нашей исполнять. Мы дали ему знать, что как скоро получит от нас уведомление о выезде из Царьграда, должен предъявить Порте причины тому и требовать безопасного отъезда»[343]. 13 декабря 1786 года Потёмкин сообщил Булгакову выписку из этого повеления, указывая на вверенную ему власть «начинать военные действия»[344]. Чрез Булгакова Потёмкин грозил Порте немедленным разрывом, самыми решительными действиями.

Хотя другие сотрудники Екатерины не могли знать о широком плане Потёмкина объявить Порте войну по своему усмотрению, они все-таки видели в нем виновника предстоявшей войны. Сегюр во время путешествия приставал к Безбородке с требованием объяснить ему положение дел и, главным образом, сказать, действует ли Булгаков сообразно с данными ему инструкциями или руководствуется ли он собственными соображениями. Сегюру дали почувствовать, что Булгаков действовал отчасти по внушениям Потёмкина, расположенного к войне. Сегюр рассказывает даже в своих Записках, будто Екатерина в беседе с ним упрекала Потёмкина в чрезмерной горячности[345]. Потёмкин же в своих разговорах с Сегюром резко обвинял Францию в том, что эта держава поддерживала варваров-турок, и говорил о необходимости определить для Турции более удобные границы ради избежания дальнейших столкновений. «Я понимаю, – возразил Сегюр, – вы хотите занять Очаков и Аккерман: это почти то же самое, что требовать Константинополя; это значит – объявить войну с целью сохранения мира». Далее Потёмкин выразил желание сделать господарей молдавского и валахского независимыми[346].