Светлейший князь Потёмкин-Таврический

Как видно, ипохондрия князя мешала ему заняться составлением подробного плана кампании. В общих чертах союзники договаривались, что Австрия попытается взять Белград, а русское войско займется осадой Очакова; но в частностях ничего не было определено. Потёмкин не дорожил временем. Французский инженер Лафит, особенно деятельно трудившийся над укреплением Очакова, писал к графу Сегюру, что крепость эта не устояла бы против быстрого и решительного нападения. Нельзя поэтому удивляться тому, что Сегюр находил образ действий князя, постоянно обвинявшего австрийцев в бездействии, непростительным[407]. В продолжение нескольких месяцев Потёмкин занимался сборами войска и изготовлением снарядов, необходимых для осады Очакова. А между тем условия успеха становились менее и менее благоприятными. Из перлюстрации письма от принца Нассау-Зиген к Сегюру из Варшавы императрица узнала, что по плану принца можно было взять Очаков в апреле, что Суворов был согласен с этим и гарнизон тогда не превосходил 4000 солдат[408]. Однако при недостатке во всем необходимом в армии Потёмкин не мог предпринять ничего решительного. В «Записках Державина» сказано: «В 1788 году в армии князя Потёмкина был крепкий недостаток в хлебе. Он велел в марте месяце купить в разных губерниях; но так как в том году родился хлеб худо, то и не мог он удовлетворить требованию». Принц де Линь писал в апреле из лагеря Потёмкина императору Иосифу: «Если бы у нас были съестные припасы, мы отправились бы в поход; если бы мы имели понтоны, то имели бы возможность переходить чрез реки; если бы были у нас бомбы и ядра, мы приступили бы к осаде крепостей, но именно забыли запастись всем этим (on n’а oublie que celа), и теперь князь велел привезти эти вещи по почте. Транспорты и покупки амуниции стоят мильоны рублей… Мы здесь ровно ничего не делаем. На днях я упрекнул князя в бездействии…» «На днях, – говорил де Линь в другом письме, – я сказал князю, что призову 6000 кроатов для взятия Очакова, с которым так церемонится здешняя армия… Императрица в крайнем удивлении, что я не пишу к ней; но я люблю быть откровенным; мне неприятно писать о князе, что он мог бы сделать гораздо более, нежели делает».

Несмотря на все это, личность Потёмкина сильно нравилась принцу де Линю. Хотя он часто смеялся над изнеженностью и причудами князя, он иногда и хвалил его. Так, например, в мае, говоря о поездке князя в Херсон для осмотра галерной флотилии, он ставил ему в большую заслугу, что он так скоро создал эту флотилию. И после кончины Потёмкина он в восторженном тоне говорил о необычайных способностях князя. Зато весною 1788 года он часто выходил из терпения, имея дело с князем. «Я здесь, – писал он из Елисаветграда, – состою нянькой. Мой ребенок велик, силен и упрям. Вчера он мне сказал: «Неужели вы воображаете, что приехали сюда для того, чтобы водить меня за нос?» – «Неужели, – возразил я ему, – вы думаете, что я вообще приехал бы сюда, если бы не имел этого намерения? Любезный князь, вы ленивы и неопытны; потому для вас это самое лучшее. Зачем не хотите вы вверить себя человеку, влюбившемуся в вашу славу и только мечтающему о могуществе двух империй? Вам недостает весьма земного для того, чтобы быть совершенством, но гений ваш бессилен, если он не будет поддерживаем доверием и дружбою». Князь заметил: «Дайте перейти вашему императору чрез Саву – и я двинусь за Буг». – «Значит, – возразил я, – вы считаетесь комплиментами, как щеголи у дверей салона. Мой государь уступает вам первый шаг: против него действует турецкая армия. Пред вами же нет никакой армии». – «Думаете ли вы, – спросил он наконец, – что император пожалует нас знаком ордена Марии Терезии и примет знаки Георгиевского креста для раздачи отличившимся в обеих армиях?» Тут я увидел, куда метил князь. Он имеет страсть к знакам отличия. У него их только двенадцать; я же уверил его, что взятие Очакова непременно доставит ему наш орден высшей степени (notre grаnde croix), а если бы содействовал он взятию нашими войсками Белграда, то приобрел бы даже право на орден Св. Стефана. Прошу ваше величество подтвердить мое обещание; и если бы можно было уговорить его величество, католического короля, дать ему орден Золотого Руна, то мы могли бы совершенно рассчитывать на князя»[409].

Потёмкин оставался в Елисаветграде до мая месяца. Тогда только решился он отправиться на юг для начатия военных действий. Специалисты впоследствии обвиняли его в том, что он сделал большую ошибку. «Чтобы парализировать стратегическое значение Очакова, – пишет полковник генерального штаба Петров, – достаточно было бы наблюдать его отдельным отрядом, а с главными силами армии следовало идти к Дунаю и скорее соединиться с австрийцами для общего наступления к Балканам»[410].