Бантыш-Каменский писал из Москвы к князю Куракину 12 ноября 1791 года: «He все так думают о покойнике, как вы. Многие уже злословить начинают. Ho o мертвом лучше что-нибудь хорошее или ничего не говорить»[693]
. Узнав о кончине Потёмкина, Я. Сиверс, бывший новгородский губернатор, проживавший тогда в своем имении в Лифляндии, писал к одному родственнику: «Так его нет более в живых, этого ужасного человека, который шутил когда-то, что станет монахом и архиепископом. Он умер; но каким образом, естественною ли смертью, или, быть может, Провидение нашло орудие мести, или это была молдаванская горячка – дар страны, которую он поверг в несчастие и над которою он хотел царствовать»[694]. Ростопчин сильно сожалел в 1792 году о том, что Попов, орудие Потёмкина, имел влияние на дела, «отдавая отчет о предначертаниях Потёмкина». «Память князя, – писал Ростопчин, – хотя и ненавистная всем, имеет еще сильное влияние на мнение двора; к нему нельзя применить пословицу Mortа lа bestiа, morfe il venino (sic)»[695]. Завадовский писал в 1795 году: «Память о князе Потёмкине проходит, так как все следы больших матадоров время заглаждает»[696]. В минуту кончины его это событие казалось важным. Многие, считавшие Потёмкина препятствием мира, радовались смерти его. Безбородко писал к Завадовскому: «Когда было получено известие о смерти покойника, то в Константинополе подлецы наши, европейские министры, не выключая и Герберта, послали своих драгоманов к Порте с известием, что они сие происшествие приемлют за доброе предзнаменование к миру»[697]. Болотов замечает в своих «Записках», что кончина Потёмкина «поразила всю Россию не столько огорчением, сколько радостью»[698]. Особенно обрадовался смерти князя польский король Станислав-Август, ожидавший особенно враждебных действий со стороны Потёмкина против Польши по поводу государственного переворота 3 мая 1791 года[699].Из всего этого видно, сколь важным событием считалась современниками кончина Потёмкина. Массон, находившийся в то время в России, писал о Потёмкине и его значении: «Он создавал или уничтожал все; он приводил в беспорядок все. Когда его не было, все говорили лишь о нем; когда он находился в столице, никого не замечали, кроме его. Вельможи, его ненавидевшие и игравшие некоторую роль разве только в то время, когда князь находился при армии, обращались в ничто при его возвращении… Его кончина оставила громадный пробел в империи»[700]
.В противоположность к искренней скорби Екатерины по случаю смерти князя ее ближайшие родственники были обрадованы известием об этом событии.