Светлейший князь Потёмкин-Таврический

Нет возможности проконтролировать рассказы в донесениях дипломатов, но довольно вероятно, что сын и внуки Екатерины иначе смотрели на Потёмкина, чем сама императрица. Мы не знаем, как было принято Павлом Петровичем известие о кончине князя; но можно думать, что он не разделял при этом случае печали матери. Впрочем, многие замечания современников о страшном антагонизме, якобы существовавшем между Павлом Петровичем и князем Потёмкиным, могут считаться если не лишенными основания, то, по крайней мере, сильно преувеличенными. Гельбиг рассказывает, что Потёмкин не переставал обращать внимание Екатерины на опасность, грозившую ей со стороны сына, и на необходимость принятия мер против лиц, окружавших великого князя[701]. В 1781 году, когда Павел путешествовал за границею, он получал от Бибикова письма, в которых заключались неблагоприятные отзывы о князе, и об этом узнали Екатерина и Потёмкин[702]. В среде иностранцев ходили разные слухи об интригах Потёмкина, будто бы советовавшего Екатерине всячески удалять великого князя от войск, рассказывали, что великий князь благодаря козням Потёмкина играл ничтожно-скромную роль во время путешествия Екатерины по южной России в 1787 году, что императрица, по совету же Потёмкина, не дозволила сыну участвовать в турецкой войне[703] и т. п. Все эти рассказы, основанные на слухах и сплетнях, не заслуживают доверия и не подтверждаются более солидными источниками. Зато из писем разных лиц мы узнаем, что между Потёмкиным и великим князем существовали именно в восьмидесятых годах довольно благоприятные отношения. Неоднократно они обменивались письмами[704]. Фицгерберт в 1786 году доносил своему правительству о расположении великого князя к Потёмкину[705]. К концу этого же года относится переписка Павла Петровича и Марии Феодоровны с Потёмкиным по поводу путешествия Екатерины в южную Россию. Тогда именно происходила некоторая размолвка между императрицею и великокняжескою четою, которая при этом случае, так сказать, прибегла к защите князя. Письма эти свидетельствуют скорее о взаимном доверии, нежели о враждебных или натянутых отношениях между Потёмкиным и великим князем[706]. Как видно из писем Гарновского, великая княгиня и в 1788 и в 1789 годах неоднократно в благосклонном тоне говорила о Потёмкине, спрашивала о состоянии его здоровья и проч.[707]. В 1790 году Потёмкин великокняжескую чету обрадовал отправлением к ней в подарок партии «левантского кофе»[708]. Во время последнего пребывания в Петербурге Потёмкин неоднократно бывал в гостях у великокняжеской четы, интересуясь особенно художественными занятиями Марии Феодоровны[709].

Сообщая своим родителям о кончине Потёмкина, Мария Феодоровна замечает: «Карьера этого необыкновенного человека была блестящею; ум и способности его были громадны (des plus grаndes), и думаю, что трудно или, пожалуй даже, невозможно начертить его портрет. Он составил счастье многих людей; но общее мнение не было расположено в его пользу. Что касается лично до меня, то я могу лишь хвалить его (je ne puis que m’en louer); он всегда старался поддерживать мои интересы, исполнять мои желания, нравиться мне и обращался со мною с почтением»[710].

При всем том, однако, можно считать вероятным, что Павел не любил Потёмкина. Князь играл важнейшую роль при дворе и в делах; великий князь, напротив, не имел никакого значения. Массон писал, что в 1791 году, во время пребывания Потёмкина в С.-Петербурге, он показывал вид, что едва замечает «маленького Павла»[711]. В это же время саксонский дипломат Фёлькерзам доносил, что возле знатного вельможи Павел Петрович казался совсем ничтожным[712]. Понятно, что Павел не особенно благосклонно отзывался о Потёмкине. Рассказывают о следующем эпизоде. Однажды, скоро после вступления на престол, Павел, беседуя с В.С. Поповым, разговорился о Потёмкине, обвинял его в расстройстве финансов и затем, постепенно возвышая голос, трижды поставил вопрос: «Как поправить все зло, которое Потёмкин причинил России?» Вынужденный отвечать, Попов сказал: «Отдать туркам южный берег!» Смелая выходка бывшего правителя потёмкинской канцелярии так взволновала государя, что он бросился за шпагою; Попов же между тем удалился из дворца. Он был сослан в свое имение Решетиловку[713]. О нерасположении Павла к памяти Потёмкина свидетельствуют некоторые строгие цензурные меры при издании державинских стихотворений, в которых упоминалось о князе[714], а также о ссылке слуг Потёмкина[715].