Светлячки на ветру

Через полчаса после укола тетя Наташа успокоилась, обмякла в руках удерживающих ее женщин, стала похожа на пугало в огороде в безветренную погоду. Глаза ее закрывались и открывались снова, как у Викиной пластмассовой куклы Оксаны, когда она ее неосторожно наклоняла. Никитину маму увели в Викину палату и положили на освободившуюся койку: впереди были выходные. Ей снова и снова кололи снотворное, не давая проснуться и возвратиться в действительность, в которой ее сыну делали под наркозом блокаду. Викина мама ухаживала за Викой и тетей Наташей два дня. Лампа в палате двое суток не выключалась, но к Вике во сне все равно прилетала красная рука, которая ловко карабкалась по стене куда-то наверх, оставляя кровавые следы. Рука билась о стену, точно ночная бабочка о стекло, за которым разлит медом свет. Капли крови падали на Вику, точно красные ягоды брусники. Потом рука срывалась со стены и летела прямиком на девочку, шевеля узловатыми, распухшими в суставах подагрическими пальцами.

За Никитой, отходящим после наркоза, ухаживала чужая мама, чей сын второй месяц лежал в коме в палате вместе с Никитой. Потом ее сменила мама трехлетнего лысого малыша. Тете Наташе запрещали подходить к палате сына еще три дня. Даже в туалет ее водили под конвоем. Она шла как старушка, шаркая заплетающимися ногами по полу. Одна из ее тапочек с кокетливым голубым бантиком из плюша постоянно слетала с ноги — и сопровождающий тетю Наташу вынужден был наклоняться и надевать тапочку на ее ногу, точно маленькому ребенку. Сама Наташа слетевшей тапочки не замечала, ступала босой ногой на ледяной кафельный пол.

На третий день, проходя мимо стены, на которую Наташа пыталась залезть, она, увидев ободранную краску — точно кошка точила здесь ногти — и бурые полосы, будто стену окатила проезжающая по луже на глинистой проселочной дороге машина, Наташа сконфуженно покосилась на стену и спросила сопровождающую ее женщину:

— Неужели это я?

Когда ей наконец разрешили войти в палату к сыну, то первое, что она услышала, увидев своего мальчика, уже оклемавшегося от наркоза, но пока еще лежавшего серой мумией на подушке, было:

— Еще раз вытворишь такое, я выпрыгну в окно… — На глазах его навернулись слезы, выступившие, точно он стыл на холодном ветру. Да он и был на ледяном ветру мироздания… Летел, как оторванный ураганом зеленый листок, вывернутый серебряной изнанкой, будто конфетный фантик… Зеленый черенок, его душа, оставался дрожать на ветке… Наташа обняла своего сына, чувствуя, как подрагивают его лопатки, точно маленькие крылышки ангела под своими шершавыми ладонями. По лицу Наташи побежали слезы, оставляя две блестящие лунные дорожки на сумрачном лице. После она еще пару суток, встречая мам, помогавших ее сыну, пока она была с затуманенным душевной болью и отчаянием сознанием, кидалась к ним и прижимала их руки к своей груди, в которой бухало ускоряющимся поездом сердце.

85

За дверью в палату горел приглушенный свет, будто от фонаря, облепленного снегом… В палате лежала девочка Вика.