Светлое Средневековье. Новый взгляд на историю Европы V–XIV вв.

Все изменилось с приходом Иннокентия III. В качестве модели он использовал притчу из Евангелия от Матфея 13:24–30. В ней хозяин засеивает свое поле пшеницей, а ночью его враг сеет сорняки. Все заканчивается тем, что хозяин позволяет и тому и другому расти до жатвы, чтобы сохранить пшеницу, а затем собрать и сжечь сорняки. Для Иннокентия это была аллегория эпохи. Церковь посеяла добрые семена в надежде на то, что христианство окрепнет, но вмешался дьявол и его приспешники и распространили инакомыслие (то есть сорняки). Поскольку инакомыслящих трудно отличить от правильных христиан, полю позволили расти. Только во время жатвы — апокалипсиса — их разделят: еретиков уничтожат, а правильных христиан соберут для спасения. Надежда на апокалипсис никогда не покидала Иннокентия. Церковь засеяла поле, дьявол осквернил его, и на юге Франции не отличить зерна от плевел.

В течение первых десяти лет своего понтификата или около того Иннокентий III усилил работу с паствой в регионе и даже одобрил деятельность новой группы странствующих проповедников, сторонников бедности и аскезы, во главе с кастильцем по имени Доминик де Гусман. Эта группа вскоре превратится в доминиканцев. Усилия, казалось, приносили плоды, и сорняки как будто оставались под контролем вплоть до 1208 года.

В январе был убит папский легат. Неизвестно, был ли в этом замешан граф Тулузский, уже имевший разногласия с папством по поводу помощи в подавлении ереси, но он определенно не расстроился. Папа попросил короля Филиппа II Августа вмешаться, но тот отказался. Тогда Иннокентий нашел других заинтересованных — дворян с севера, которые сочли за счастье сокрушить врагов Христа, а также расширить свои владения на юге путем завоеваний. Духовное и материальное всегда шли рука об руку. Армия двинулась на юг. Одной из первых остановок был Безье. Настало время сбора урожая. Пришло время выжигать сорняки.

Война против катаров, или альбигойцев, продолжалась с 1208 по 1229 год. В разгар похода Иннокентий созвал большой церковный собор, который должен был состояться в Латеранском дворце в Риме в ноябре 1215 года. Прибыло невиданное множество людей — епископы, архиепископы, кардиналы, монахи, аббаты, представители королей Франции, Венгрии, Иерусалима, Арагона и Кипра, а также императоры Германии и Константинополя. Были здесь и те, кто возглавлял священную войну на юге Франции. К концу месяца собором был провозглашен 71 канон, признанный всеми.

Первый канон начинается с утверждения «веры», но fides на латыни означает не столько веру, сколько верность. В нем декларируется учение о Троице, человеческой природе Иисуса и важности жертвы. Затем говорится: «Существует одна вселенская церковь верующих, вне которой нет абсолютно никакого спасения». Однако эта церковь открыта для всех, заверял совет публику. Крещение позволяет любому войти в нее, а покаяние возвращает в общину любого, кто от нее откололся. Остальные каноны подчеркивали и разъясняли это утверждение, противопоставляя ортодоксию катарам, упрекая священников, чей небрежный надзор позволил процветать ереси, и оправдывая насилие в отношении инакомыслящих. Затем все доктрины совершают полный круг и в качестве окончательного постановления собора повторяются в завершающем Каноне 71.

Канон 1 определил сообщество, и теперь это объединенное сообщество смотрело вовне. Канон 71 — это призыв к священной войне, новой экспедиции в Святую землю. Собор призывает всех добрых христиан покаяться в своих грехах, вернуть церкви свой fidem («веру») и нанести удар врагам Божьим. Бог дарует победу своим очиcтившимся последователям, но «тем, кто отказывается предоставлять поддержку [помогать священной войне]… Апостольский Престол решительно и торжественно заявляет, что призовет их к ответу в последний день перед лицом судьи страшного суда».

Иннокентий III и совет напоминали своей пастве, что пшеница выросла вместе с плевелами и пришла пора сбора урожая. Времени было мало. Первую партию сорняков сожгли в Константинополе, затем в Безье. Следующим и последним городом, готовым к жатве и к огню, должен был стать Иерусалим.

Глава 14. Витражи и запах горящих книг