Светлолесье

Мальчишка? Я пристала к нянюшке, но та отмалчивалась, и весь день я провела в поисках незнакомца.

Вечер в тот день был душнее и хуже, чем все вечера до этого. Мне велели поднести отцу кувшин воды, но когда я шла, услышала, как батюшка говорит слугам:

– …а питье и еду сократите наполовину. Если заупрямится, то напомните, чьей милостью он еще жив.

Кто-то поплатится за мою тайну. За мой сад, за мои цветы.

– Батюшка, постой же, это я!

И коварный кувшин выскользнул из моих рук и разбился. Драгоценная вода расплескалась по черепкам и красному плитняку. Отец вдруг вскочил и, в два прыжка одолев разделяющее нас расстояние, схватил меня и выволок на середину палат. Колени ткнулись в твердый пол.

– Ты помогаешь ему, да? – приговаривал он, вытаскивая из-за пазухи хлыст для асканийских рабов. – Вот для кого стараешься? Вот кого я породил! Уж я тебя проучу!

Нянюшка бросилась между нами, но слуги поймали ее. Для ее же блага. Помешай она ему вершить свою волю, вовсе бы жизнью пришлось откупиться. Норов у моего батюшки был кипуч и скор на расправу.

Но вдруг откуда-то выскочил худой и грязный парнишка, подставил руку, и на нее намоталась узкая полоса хлыста.

– От моей доли отнимай сколько влезет, – спокойно сказал парень отцу и скривился. – Не шибко-то и убудет.

Батюшка смолчал только потому, что задохнулся от ярости. Но скоро отмер предательский язык:

– Милостью моей…

Парень и на это ответил ровно:

– Жадности, жадности твоей я обязан. Или неужто не промотал ты свою долю, от матушки моей полученную?

Я глазела на незнакомца. Худой, с всклокоченными темными волосами, с злющим голосом, с лютыми глазищами. От парня отшатывались, как от прокаженного, и прятали взор, будто не могли его выдержать.

Нянюшка потащила меня из зала подобру-поздорову.

– Кто он?

– Ох, не спрашивай, глазастая! Горюшко он наше.

Про колдунов я слышала только в сказках, и сказки эти рождали во мне любопытство, а не страх. Гнев отца пугал куда больше. Я боялась выходить из комнаты несколько ночей, но мой сад был еще слишком хрупок, чтобы выстоять зной в одиночку, и я собрала всю решимость, на какую была способна, и приготовилась идти. Тогда и случилась та встреча с Дареном и змеями, что вспомнилась мне у Врат Милосердия.

Ясное дело, следующей ночью уже злость толкала меня вперед, за водой. Но не успела я погрузить бадью в колодец, как темнота прошептала:

– Эй.

В тени перекрытий опять стоял тот самый парень.

– Да?

– Зачем ты таскаешь воду?

Я смутилась, но он проворно схватил меня за руку и, повернув к себе, оглядел загрубевшую кожу на ладони.

– Зачем? – повторил он свой вопрос.

Я вырвалась и убежала.

Тогда я леденела от мысли, что он все расскажет отцу или слугам. Хотя теперь понимала, что асканийские рабы и так обо всем знали, но не перечили. Чего морочиться с хозяйским чадом. Нянюшка, добрая душа, только диву давалась, какая я стала сонная, и все списывала на изнуряющую жару. Мне все сходило с рук, но растрата воды в глазах отца могла обернуться новой бедой.

Дни шли, и постепенно тугая цепь страха внутри меня ослабевала: странный мальчик молчал. И меня стало разбирать любопытство. Я наконец добилась от нянюшки ответа, где он живет, и собралась с духом.

– Хочешь со мной? – спросила я однажды, без стука заявившись в его каморку.

Он лежал на лавке лицом к стене и даже не пошевелился.

– Если нет, – с обидой сказала я, – чего тогда не донес отцу?

– Много чести, – отозвался парень.

Я удивилась, и это совсем лишило меня страха перед ним. Я подошла ближе, заглянула в лицо.

– А зачем ты тогда здесь живешь? Если тебе все не нравится?

Парень резко сел и вытянул вдоль лавки худые ноги.

– Я пленник твоего отца, – сказал он хрипло. – Он лжет, что спас меня. Он ищет покупателя за мою голову побогаче, но боится пока связываться с Вороном.

Это имя я уже смутно слышала в разговорах взрослых. Из-за Ворона мы оказались здесь. Мне вовсе не хотелось, чтобы странный мальчик достался жуткой птице.

– Можешь спрятаться в моем тайном саду, если хочешь. Никто тебя там не отыщет, поверь.

Мальчик вскинул на меня разноцветные глаза. В них плясали чудовые огоньки.

– Так у тебя есть сад? – Его губы несмело дрогнули в улыбке. – Отведешь меня туда? Меня зовут Дарен, кстати…

С той поры в моем саду нас стало двое. Мы пробирались по ночам в руины старого города, украдкой скользя между сонных слуг и чутких сторожевых псов. Дарен был слишком взрослым для того, чтобы следовать тем же путем, что и я. У нас была дикая псица, асканийская большеголовая зверюга. Тогда я первый раз видела его дар: стоило Дарену встать напротив псицы, как та опускала лобастую голову на передние лапы. Хвост ее мягко и радостно шлепал по земле. Каждый раз перед тем как преступить через спящего зверя, Дарен горько усмехался.

– Но мой отец не был колдуном, – сказал он мне как-то, когда мы сидели спиной к городу, облокотившись на остывающую стену песчаника и смотрели на гаснущую вдали розоватую дымку пустыни.

К тому времени я уже уловила, сколь болезненны для него разговоры о семье, и не ответила, боясь спугнуть.