Светлолесье

– Меньше нет, – сказал парень растерянно. – Можно завтра занести?

– Берите тогда так.

– Рассчитаемся завтра, – пообещала Лесёна и выскочила на улицу. – Благодарствуем! – донеслось оттуда.

Следом вышел и Минт.

Травник приблизился к окну и поднял занавеску. Серый запрыгнул на подоконник и тоже уставился на странную пару.

Девушка и парень шли по улице. Лесёна с таким ужасом оглядывалась на дом и мельницу, будто видела неупокойника.

– Они плохие притворщики. Правда, Серый?

Кот мяукнул и потерся о руку травника.

Да, ко многому он мог привыкнуть. К тревоге, что обитала в Линдозере, словно отдельное существо, к одиночеству, особенно если выбрал его добровольно, даже привыкнуть к ним – и больше не вздрагивать по ночам.

Но привыкнуть к этим странным, противоестественным волнам невозможно. Дана знобило от каждого дуновения ветра из чащи, и в шелесте листьев следом он также угадывал недобрые знаки.

Кто-то был рядом. Шел по лесу, по мшистой потусторонней мгле, кто-то, как и он, видел их.

А сегодня это чувство усилилось.

Когда Альдан закрыл занавеси, внутри него созрело решение приглядывать за этой парочкой.

Теперь травник твердо знал: рядом колдуны.

13 Дорога сновидений

Мы торопливо шли по улице. Зудели комары, надрывали глотки собаки. На окраине города было темно, но ночь стояла ясная, звездная, и месяц освещал дорогу.

Это было совсем не похоже на первый вечер в новом городе, когда идешь по улице и вертишь головой во все стороны, пытаясь не проглядеть ни одного нового местечка. Сумрачные тени лизали стены изб, медово-желтый свет лился из окон и приоткрытых дверей, но ничего из этого не хотелось унести с собой в сердце.

Линдозеро было чужим.

И люди в нем – тоже.

На постоялом дворе мы наскоро перекусили рассольником и поднялись к себе. Сквозь стены слышались постояльцы, доносился низкий, грубоватый голос хозяйки.

Я смазала рану Минта и вновь укрыла ее корпией. Наемнику как будто стало легче, но я не отходила от него ни на шаг, опасаясь, что гордый парень просто постесняется сказать правду. Минта явно раздражала девичья жалость. И я держалась ровно: все, что можно сделать, было сделано. Оставалось надеяться на травы и хороший сон. Но не успели мы разложить постели, как Фед сказал, что отправляется в княжеские хоромы и вернется, когда что-нибудь разузнает.

Если его решение кого и настораживало, то только меня, но все же деятельный Фед нравился мне намного больше Феда отчаявшегося, поэтому я промолчала. Промолчала, даже когда он велел мне завтра только ухаживать за Минтом и ни во что не влезать.

Когда наставник ушел, Минт вытащил из ларей пуховые одеяла, пожаловался на то, что они отсыревшие, и благополучно уснул. Я вытащила из сумы железные пластины, потом покопалась в сундуках Мафзы и нашла перо. В своих вещах отыскала чистую бересту, а затем спустилась до очага, наскребла золу, сделала чернила и засела за перевод другого обряда. Дело быстро пошло на лад, и вскоре я осилила простые слова. Совесть молчала, ведь заниматься переводом мне никто не запрещал.

Минт всхрапнул и пробурчал что-то во сне. Я перебралась на подоконник, устроила рядом светец. Между ставнями и занавесками было тесновато, но я не отступала. Не глупыми были колдуны прошлого, знали, как совладать с чарами. Да только знания свои они уж больно хитро записали: не руной, а сказом. Вернее, подсказками. Ты сам догадаться должен, как сотворить сплетение. Так предтечи защищали колдовство от червенцев, ведь неколдуну трудно понять, какая тайна скрывается между слов.

Учеба спорилась, и вскоре я была вознаграждена.

«Иди через лес, путник.

Пусть касаются плеч твоих ветви деревьев, пусть болотные кочки сами ныряют под ноги. Не бойся коряг – твоих стоп им не коснуться. Не бойся лиходеев – их здесь нет. Не бойся тварей лесных – все они спят сейчас.

Что тревога твоя, путник?

Приходи на поляну, где изба стоит, а у избы той вдоль опор дымок курится, крыша светится, а дверей нет. Но ты сам вход отыщешь – ждут тебя там давно.