Светлый путь в никуда

– Они эту сестру Горгону все же закрыли на трое суток, – объявил Гущин. – Допрашивали ее и разрабатывали. И ничего. Никаких результатов. И никаких сведений. Этот информатор был не из камеры ИВС. Это какой-то внешний источник. А Горгону пришлось выпустить. И все. Дело на этом закончилось.

– Оборвалось, – сказала Катя. – У меня и при чтении уголовного дела было такое впечатление. И сейчас. Словно все обрывается. Словно на них там тогда, на следователя и начальника розыска, кто-то сильно нажал, чтобы расследование прекратили. Не Клавдия ли это была Первомайская, а? Недаром ведь она своего знакомого замначальника ОВД просила помочь дочь вызволить. Нашла пути, как всем им заткнуть рот.

– Если бы это были семидесятые или восьмидесятые годы, когда она весом обладала и связи имела, я бы тоже так подумал. Что это она постаралась. Но это девяностые, Катя. Тогда от нее все отвернулись как от доносчицы и стукачки, так много всего негативного о ней было опубликовано. Ее прежние кураторы и покровители были уже не во власти, не у дел.

– Старик нам сказал – она всегда умела найти ходы, – возразила Катя. – Может, и тогда нашла ради спасения дочери. Такое дело – утопление двух детей, и так кратко и недолго расследовалось – это невероятная вещь!

Гущин молчал, читал справки ОРД.

– Помните ту фотографию с деревом и качелями? – спросила Катя. – Здесь ее нет. А я забыть не могу. Это же она, сестра Горгона, там, на качелях. Сравните – этот снимок, где она сидит на лавке в парке у статуй. Здесь одетая, курит. Там голая под луной качается на веревке. И помните ее жест – вскинутые руки, она отпустила веревку, фотоаппарат поймал тот момент. Наверное, кто-то из подруг, или Виктория-Пандора, или эта сестра Изида, ее снимала в тот миг. Такое ощущение, Федор Матвеевич, словно она только-только что-то бросила в воду… Ребенка… детей… Как жертву. Жертвоприношение. Те кролики на чурбаках, убитые заживо, они ведь тоже были жертвой. И они наркотиками там накачались во время этого ритуала, как ведьмы… как пифии.

– Отыщем их и допросим, – Гущин закрыл ОРД. – Орден Изумруда и Трех – следы его не потерялись, я думаю. Специалистов запрошу по деструктивным сектам, там полное досье на всю эту публику.

Они подошли к стойке регистрации, возвращая документы. Сотрудник архива снова сверился с компьютером.

– Вот чудеса, – сказал он. – Двадцать шесть лет это дело пылилось на полке. И вдруг такой ажиотаж.

– А в чем дело? – спросил Гущин. – Его что, запрашивали до нас?

– Да. Вот дата. Четыре месяца назад был сделан запрос. И материалы выдавались для изучения.

– А кому?

– Капитан Филипп Шерстобитов, – зачитал из компьютера сотрудник архива. – Начальник отдела в Центре лицензионно-разрешительной работы Нацгвардии по Московской области. А до этого – старший оперуполномоченный Истринского УВД.

– А обоснование запроса?

– Исследовательская работа для книги Памяти о сотрудниках Истринского уголовного розыска. Его отец, как он написал в обосновании, работал в Истре на руководящей должности. И они готовят материалы для местного музея. Тут уже срок давности прошел по грифам, дело теперь это только «Для служебного пользования», остальные грифы секретности давно сняты. Поэтому ему дали ознакомиться, несмотря на то, что он в гвардию перевелся.

– Сын Шерстобитова, нам про него в Истре говорили, – вспомнила Катя, когда они покинули архив.

Гущин достал мобильный, нашел номер в списке.

– Сейчас мы его через его начальство разыщем. Надо узнать, чего ему вдруг приспичило все это поднимать из архива. Книга мемуаров, ха! Соврал бы что-нибудь получше.

Глава 19 Гвардеец

Гущин позвонил напрямую начальнику Центра лицензионно-разрешительной работы, которого давно и хорошо знал.

– Ну и как вы на новом месте? – спросил после приветствия.

– Не спрашивай, – ответил нацгвардеец. – Лыжи надо вострить из этой казармы.

– Разыскиваю одного вашего сотрудника – капитана Филиппа Шерстобитова, он из Истры перевелся к вам. У нас вопросы к нему по одному старому делу, которое расследовал еще его отец.

Пауза.

Катя, слышавшая этот разговор по мобильному – Гущин включил громкость, – насторожилась. Такая долгая многозначительная пауза…

– Опоздали вы со своими вопросами.

– То есть? – не понял Гущин.

– Умер он.

– Умер?! Так он же молодой, капитан!

– Застрелился, – понизив голос, сообщил нацгвардеец-начальник.

– Когда?

– Да вот уж три месяца как. Покончил с собой.

– А при каких обстоятельствах?

– Застрелился в своей машине на территории парка недалеко от квартиры, которую снимал в Москве. Записки не оставил, но нам и так все ясно.

– А что ясно-то?