Светоч

Бежалось легко, весело. Радость такая детячья, хоть кричи и смейся в голос!

– Влада! – Исаак и сам улыбался. – Как ты смогла? Не пойму я. Смерть у изголовья стояла, а потом ушла. Медикусы так не могут. Ты волхва? Как хозяин?

– Не спрашивай, не ведаю, – Владка первой вскочила на порог хоромины, дверь распахнула. – Ступай, позови Беляну. В баньку бы. Два дня уж рубахи не снимала. Иди, милый, иди. Не стой столбом, озябнешь.

Исаак ушел, а Влада прошла в ложницу, скинула сапожки и застыла.

– Лада-матушка, благо тебе за силу и милость. Дитя уберегла и матерь, – поклонилась, а потом села на лавку.

Усталость гнула, руки-ноги неподъемными делала, а на сердце отрада. С того и улыбка на губах, и счастье в глазах. Посидела Владка малое время, да и не сдюжила: повалилась на скамью в чем была и не слыхала уж, как в ложницу вошла рыжая, укрыла теплой шкурой.

Снилась Владе бабка добрая: по волосам гладила, улыбалась ласково. Нежату видела в рощице Загорянской. Потом в сон и Глеба занесло. Улыбался, зубами белыми похвалялся. Брови гнул насмешливо и говорил сладко, да так, что Владка вздыхала и робела. Сон-то отрадный, да жаль, что короткий.

– Чего расколыхалась, рыжуха крикливая?! – Голос Божтеха разбудил ведуницу.

– Я колыхаюсь?! На пузо свое глянь! Ни дать, ни взять опара трясучая! – Белянка сердилась, покрикивала.

– Бесстыжая! Хозяина в его же дому хаять?! Вот я тебе! Куда, а ну стой! Ухи откручу!

И топот по сеням, скрип дверной и ругань уж с подворья, да такая, что старый пес забрехал! Пришлось Владе окошко отворить, чтоб унять крикунов:

– Белянушка, уймись, ведь приветил нас Божетех, не оставил на улице, – увещевала. – Дяденька, не сердись ты на нее, хорошая она, сердечная!

Божетех выпустил из рук пушистую рыжую косу Беляны, руки обтер о долгую рубаху. А рыжуха фыркнула и отвернулась горделиво, еще и руки сложила на груди, мол, охота была привечать пузатого.

– Молодец, Влада. Одолела смерть, – волхв уж улыбался. – Пока спала, тут бабы гуртом валили, тебя к себе зазывать. Знахарки всем надобны. Слухи-то, как волна на Мологе, пошли – не удержишь. Теперь ходи по граду без опаски, всяк тебе поклонится, – обернулся к Беляне: – А ты ступай ко мне в ложницу, возьми деньгу золотую и купи себе нарядов. Заработала. Варишь вкусно, угощаешь на славу. Чего лупишься, бесстыжая? Все я тебе нехорош!

– Батюшки, золотую? – рыжая брови высоко подняла, удивляясь. – Не врешь? Мне?

– А то кому? – хохотнул Божетех. – Иди уж, пучеглазая, а то передумаю.

– Какая? – Белянка наново осердилась. – Язык у тебя, что гадюка ядовитая.

– Ништо, отлаешься, – волхв потянулся к Беляне, пригладил ласково макушку рыжую. – Ступай и Владу с собой возьми. Сколь дён в Новограде, а все в дому, как на привязи. Кыш! – и пошел вперевалочку к колодезю.

– Вон, видала? Ворожить попёрся. Сейчас плюнет в воду, и наговор сотворит, – ворчала рыжая, но уж без злости. – А ты чего встала нечесаная-немытая? Исаак уж баню истопил. Сходи быстро, да идем гулять. На торжище пирогов накупим.

И ведь пошли. Помылись, нарядились и выскочили с хохотом за порог. Божетех добавил веселья, крикнул вослед:

– Курёхи! Поглядывайте там, сторожитесь! Умыкнут, искать не буду!

Белянка показала ему язык и потянула Владку бежать. Неслись опричь богатых домов, задыхались от радости молодой. Будто крылья взрастили за спиной. Парни, глядя на двух пригожих девушек, свистели, что соловьи, сманивали на берег Волхова – песни петь, свистульки слушать. Белянка счастливо отругивалась, а Владка улыбалась.

– Давно надо было тебе в Новоград, подруженька. Глянь-ка, сияешь. В Загорянке тебя такой и не видала. Вон зубы-то белые, щеки-то румяные. Айда на торг! – рыжая бежала, едва не подпрыгивала.

На торжище шумно да людно. С насад крики и хохот, а в торговых рядах – брань и звон монетный. Зазывалы кричат, заманивают товар свой брать. Парни-купцы улыбаются, посвистывают, сулят за поцелуй горячий даром отдать.

– Владка, пойдем вон туда, – тянула к ткачам. – Ступай, торгуй для меня кус льна белого.

– Чего ж я? – удивлялась ведуница.

– А кто? Ты пойди, улыбнись, взглядом подари. А там уж тебе не откажут, деньгу-другую скинут. Чего смотришь, жалко тебе для подруги? Вот стану купчихой, тебя на торг отправлю. У такой павы все возьмут, на цену по поглядят, – хохотала рыжая.

– Я не умею, Белянушка, проторгуюсь тебе в убыток, – упиралась Влада, шутейничала.

Однако пошла торговать льна. И ведь правой вышла рыхужа: молодой парень, завидев красавицу, залился соловьем да и отдал за бесценок. С того Балянка и вовсе разума лишилась, отправила Владку к сапожнику: приглянулась ей красная блескучая обувка.

– Иди, не стой. Чего ж красе такой пропадать? А так хоть деньгу сбережем. Иди, кому сказала, – и толкала кулаком в спину.