Светоч

На широком крыльце богатой хоромины его уж поджидали: Нежата стоял прямехонько, держался за опояску богатейшую и глаз не опускал: во взоре и раздумье, и сторожкость.

– Здрав будь, Скор, – Глеб остановился поодаль от приступок, не желая смотреть снизу-вверх на княжьего брата.

– И ты будь здрав, Чермный. Долго идешь, – попенял.

– Долго зовешь, – и Глеб в долгу не остался.

Постояли малое время, пободались взорами, унялись уж тогда, когда на крыльцо вышла молодка на сносях:

– Батюшка Род, вот так диво… – охнула, прижала ладони к щекам. – Будто братья…

– В терем ступай, Любава, – Нежата бровь изогнул, прогнал жёнку любопытную и обернулся к гостю: – Пойдем, Глеб, не стоять же тут до конца дней.

А Глеб-то что? Не отказался. Через богатые сени шли важно, степенно, только вот думки у Чермного вовсе не урядные; все хотел треснуть мужа Владкиного по макушке, да позвать на бой мечный. И ведь понимал, что нелепие, но ярость не отпускала, схоронилась глубоко и оттуда поскуливала, как волчонок голодный.

– Садись, Чермный, в ногах правды нет, – Нежата указал Глебу на скамью широкую. – Здоров ли?

Глеб сел, плечи расправил и уготовился к пустословию. А как иначе? Разговор-то не из простых, а стало быть, юлить придется.

– Здоров, Скор, сам видишь. На своих двоих пришёл, руки целы, голова на шее, – ухмыльнулся. – Ты, вижу, тоже в силах.

Нежата уселся напротив, приосанился и смотрел, прищурившись:

– В силах, Глеб. Да и ты не бессильный. Слыхал я, что ватага у тебя крепкая, а сам ты в ратном деле славы стяжал. Только вот не по уряду ватагу свою держать. Сам знаешь, вече давно порешило воев только под князем водить, – и ответа ждал.

– Кому и дружина ватага.

– Ты об чем, не пойму я, – Нежата брови высоко возвёл, вроде как удивлялся.

– Так я тебе расскажу, Скор, – Глеб подался к нему, но головы не склонил, смотрел прямо в глаза. – Дружина – войско княжье, их дело оборонять и ворога наказывать. А ватажники кто? Сборище пёстрое, и промысел всяким бывает. Кто пугает, кто ворует, кто режет. Бывает, что и всё разом.

– Вон как, – Нежата пригладил косицу долгую на макушке. – Стало быть, этим и промышляет изверг Чермный? Ворует, да режет?

– Ты за руку меня не ловил, Скор. Войско свое не я ватагой назвал, а ты. Спросил бы меня допрежде, я бы обсказал. Да и не обо мне речь, Нежата.

– А об ком же? – Скор голову к плечу склонил, смотрел с интересом.

– А об том, кто пришел вырезать Усадскую весь.

– Так народ говорит, что ты и вырезал.

– А какой народ? В Усадах живых не осталось, – Глеб посуровел, брови свел к переносью. – Ты получше меня знаешь, что теперь всякий крепкий род своим войском разживается. Боятся, что лихие придут резать. Много воев под разными родами – много бед. Гляди, Нежата, полыхнёт по новоградским землям. Сосед на соседа пойдет, земли стяжать, силой меряться. За ними и ладожане встанут, и Плесков. Кровью все зальют и ничего от княжества не останется.

Скор молчал, гладил косицу долгую, раздумывал, а малое время спустя, молвил:

– А ты чего о Новограде печешься? На то князь есть с дружиной. Оборонят.

Глеб отвечать не стал, полез за опояску, вынул оттуда бляху княжьего дружинника и бросил на стол. Нежата взял медяшку, покрутил в пальцах:

– И что с того?

– А в Усадской веси взял с посечённого воя. Еще с десятка два у моих ратных на руках – в бою взяли. Вои князя задолго до меня Усады пришли грабить, правда, добришко растеряли, да и головы тоже не сберегли. С собой на Калинов мост прихватили людишек немало.

– С чего я тебе верить должен? Извергу без роду, без дома? – Нежата поднялся и смотрел грозно. – Слова твоего никто не послушает, род тебя плечами не подопрёт. Один ты, а супротив тебя все новоградское княжество.

– А кто тебе сказал, что я пришел словами кидаться? – Глеб и сам поднялся, встал напротив Нежаты и жёг взглядом злым. – Я князя в Усадах не видал, а вои его там были и резали. Тут размыслить надо, кто над кем голова. Если дружина князю не подвластна, то лихо. А если по его указу – еще горше.

– Ты зачем пришел? Чего хочешь?

– Правды жду не для себя, для рода Чермных. Пусть все узнают, что они смерти не сеют. Уйми брата и дружину его, инако в крови утопнем, править будет некем. Разумеешь?

– Как смеешь такое о князе? – прошипел Нежата, кулаки сжал.

– Сегодня князь, а завтра ватажник, – сказал Глеб тихо. – Вече князя сажает, не ты, Скор. Ай, забыл?

Знал наверно, что сей миг судьба его решается, а промеж того и иное дело – важное сердечное.

– Вот вече и решит. Не твоего ума дело, Глеб.

– И то верно, не моего, – Чермный бороду пригладил. – Вече решит, кого сажать, а князь Завид решит, куда дружину свою вести. Отсюда или сюда. Да ты не пугайся, вече его шапками закидает, они супротив мечей дюже хороши.

Видел Глеб, как Нежата упирается, не дает ярости свой через край плеснуть: пересилил, да и заговорил уж тихо:

– Тебе какой интерес?