Светоч Русской Церкви. Жизнеописание святителя Филарета (Дроздова), митрополита Московского и Коломенского

Что на Троицком Подворье в Москве, что на Троицком Подворье в Петербурге – главным оставалась работа за письменным столом. В это время зрение митрополита ухудшилось, пришлось заказать две пары очков для чтения. Ни высокий сан, ни почести, ни естественная усталость не сказывались на его отношении к делам, неизменно вдумчивом и основательном. Он написал возражения на присланный от Императора проект «Об улучшении духовного управления». Рассмотрев по поручению Синода книгу Я.М. Гиновского «Оглавление законам Греко-Российской Церкви», митрополит написал свою резолюцию: «Книга сия не знает различия между законом и распоряжением, между постановлением, высочайше утвержденным, и случайным предписанием Святейшего Синода, между неопределенными понятиями гражданскими и учением церковным и догматическим». Он предложил книгу исправить и только после этого допустить к публикации.

Ежедневный и непрестанный труд был для него естественной формой существования. Несколько лет назад, в 1822 году, на праздник Благовещения Пресвятой Богородицы он произнес слово, в котором заговорил о покорности воле Божией, ярчайший пример чему дала людям Пречистая Дева Мария, как наилучшей возможности устроения человеком своей жизни: «Преданность Богу есть такое расположение духа, по которому человек всего себя, все, что ему принадлежит, все, что с ним случиться может, предоставляет воле и провидению Божию, так что сам остается только стражем своей души и тела как стяжания Божия…». Но тут же со свойственной ему смелостью мысли обратил внимание слушателей на недостаточность самодовольного покорства: «Говорят, что это значит сложить навсегда руки, сесть и ожидать своего спасения. Совсем нет! Если кто в самом деле такое составил себе понятие о преданности Богу и поступает по сему понятию, тот в заблуждении: он предается не Богу, но лености… преданный Богу не тем отличается, что не действует, но тем, что не действует по собственной воле и разуму… преданность Богу не исключает действования – действования по воле Божией и по Духу Божию… Так желающий стяжать душу свою предает сие сокровище Искупителю душ и упокоевается в

Нем верою, надеждою и любовию; но в то же время всеобщему Стяжателю все свои способности и силы представляет в деятельные орудия к совершению великого оборота, чрез который ценою земного, тленного, ничтожного должно быть приобретено небесное, нетленное, Божественное».

Были дни, в которые он считал для себя обязательным служение литургии и произнесение проповедей: Господские и Богородичные праздники, дни памяти святителя Алексия и преподобного Сергия, а также царские дни – годовщины восшествия на престол, дни рождения и тезоименитства Императора и Императрицы. Содержание проповедей по-прежнему было разнообразно и никогда не было казенно-официальным. Начав с толкования евангельского чтения, митрополит нередко переходил к иной теме, раскрытию которой и посвящал основное содержание своего слова.

Так, в слове на день рождения Императора Николая Павловича 25 июня 1829 года он размышлял о мнимости величия человека в мире сем: «Дабы усмотреть, как много человек обманывается, если думает положить себе основание величия или какого-нибудь превосходства и совершенства и потом радости и благополучия только в себе самом и в окружающих его вещах, в удалении от Бога и в забвении о Нем, – для сего довольно взять в соображение простую истину, что человек есть тварь, а Бог – Творец его. Что такое тварь сама в себе, вне Бога? Ничто…».

Все проповеди Московского митрополита спустя день-другой после произнесения становились известными в Петербурге, их посылали не только почитатели «московского Златоуста» своим знакомым, но также и агенты III Отделения собственной Его Императорского Величества канцелярии – своему начальству. Святитель Филарет знал это, но не страшился обратить свое гласное слово и к царю, видя в том свою роль христианского пастыря. Без риска ошибиться можно предположить, что сам Николай Павлович, впавший в состояние самодовольства от воцарившегося в империи покоя и одержанных русской армией побед над Турцией и Персией, был раздражен такой вовсе не сладко-именинной проповедью, а строгим поучением, но смолчал. Его коробило обращение Московского митрополита к делам политическим, но он не мог не оценить глубины и важности предлагаемого Филаретом Мудрым осмысления текущих проблем.