Светоч русской земли (СИ)

Он и теперь не просил ничего для себя, но заклинал Подателя благ, да подаст ему укрепу души, да препояшет чресла на брань и вооружит к борьбе с силой вражьей, много раз повторяя слова псалма: "Не убоишися от страха нощнаго, от стрелы летящия во дни, от вещи во тьме преходящия, от сряща и беса полуденнаго".

Бесы выли, кричали, грозили за стеной! Но Сергий молился и чувствовал, как вокруг него восстаёт круг Тишины, как разгорается сердце и уходит, ушёл уже тот ужас, который потряс его, когда он услышал в вое ветра голоса нечисти. Он молился, забывая про наваждение, посетившее его минуты назад, и голоса никли, переходя в стон.

Буря часа через два кончилась. В келье наступила тишина. Сергий поднялся с колен и пошёл растапливать печь. Дрова были наношены, и когда он за нуждой вышел наружу, то вокруг стояла тьма. Не было видно ничего на расстоянии вытянутой руки. Он, приподнявшись на цыпочки, потрогал край кровли, подумал: цела ли церковь? Но теперь, ночью, этого узнать было нельзя. Он вернулся в дом, подкинул дров. Дым стлался над головой, уходя в дымник. Он вздохнул и начал готовить ужин и постель.

Утром всё было бело. На досках крыльца, на брёвнах, на кровле, на каждой срубленной ветке или валежине лежал иней. За ночь наступила зима. Он с трудом разыскал в кустах плахи с кровли. Два дня собирал раскиданный ветром хворост. Церковь осталась цела, и келья тоже, а крышу хижины он починил в тот же день.

В этот день он понял, что самое трудное в подвиге пустынножительства - безмолвие. Невозможность сказать кому-то хотя бы: "Наступила зима!" Он мог, конечно, навестить Радонеж или Хотьково, и... понимал, что тогда погубит всё, что его бытиё на Маковце превратится в череду ожиданий новых встреч, новых свиданий, что лучше бы уж ему тогда было уйти с братом и свой век оставаться учеником Стефана, что он может враз разрушить всё, нажитое его днешними молитвенными трудами, и уже никакой исихии, никакого бесстрастия, ни молитвенного сосредоточения в себе ему не достичь. Более того, даже мысль о подобном была, как он понял, бесовским наваждением. Они почувствовали его слабину и устремились к ней. То же упрямство, то же стремление к цели, во что бы то ни стало, с которым младенец Варфоломей поднимался по лестнице, сработало в нём и тут. Он ещё строже стал блюсти молитвенный устав, причём для молитвы выходил в церковь и простаивал там, в холоде, долгие часы. Он почти не удивился, и даже не обрадовался, когда к нему в келью постучался старец Митрофан.

- Пришёл навестить тебя, Сергиюшко! - сказал он, вваливаясь в хоромину. - Охо-хо! Годы, годы! С трудом ить дошёл, доволокся до тебя! А как снега падут, не возмогу, уж не сетуй! Последнюю я отслужу тебе обедню в этом году!

И всё было, как прежний раз: совместная трапеза и совместная молитва. Служение в холодной церкви и посапывание старика, когда легли спать. И всё было не то уже! Сергий всё время ощущал то чувство, которое выразил Николай Гумилёв: "Как некогда в разросшихся хвощах ревела от сознания бессилья тварь скользкая, почувствовав на плечах ещё не появившиеся крылья..." Вот эти ещё не появившиеся крылья мешали ему вкусить даже сладость литургии, погрузиться в обряд претворения вина и хлеба, в кровь и плоть Христа - завет, данный Спасителем на тайной вечере, накануне казни, и исполняемый с тех пор верными, где бы они ни были. Полтора тысячелетия возносится жертва, приобщаются крови и плоти Его, крестной смертью искупившего грехи человечества! Варфоломей всегда при этом представлял себе пустыню, бедную хоромину, где Учитель остановился с апостолами в последний Свой день... Но сейчас что-то мешало ему, что-то царапало ум, не позволяя забыться и перенестись туда. В конце концов, он понял, в чём - дело. Митрофан застал его в этот раз на пути к подвигу, в состоянии гораздо худшем, чем было до того, когда он удалился в лес. Он вышел из прежней скорлупы и ещё не обрёл Иного, и потому был беззащитен, нищ и наг, до того, что страшился являть себя на люди. Старец Митрофан, умудрённый опытом прожитых лет, кажется, понял Варфоломея.

- Не печалуй! - сказал он после причастия. - Временное затмение бывало и у древних старцев великой жизни, меж своих подвигов терпели они и скорбь, и упадок духовных сил. Но восставали вновь к деланию. Восстанешь и ты! Труден - подвиг, возложенный тобой на рамена своя, но Господь не оставляет верных Своих. Молись!

Уже на прощании повестил, что в округе, по слухам, появились разбойники.

- Да минует тебя, сыне, эта беда!

Глава 15

Но беда не миновала. Разбойничья ватага явилась к нему по первой пороше. Среди ватаги оказался его радонежский знакомец, Ляпун Ёрш.