Светоч русской земли (СИ)

- Тётя Катя умерла, и дядя Петя тоже умер, вслед за ней. И его тоже похоронили. И братик умер, и сестрички все умерли, и их всех похоронили во-он там! И я тоже рыл могилки, и обмывал, и всё делал! А потом пришла тётя Шура и сказала, что будет тут жить, чтобы я тоже не умер с голоду.

- Какая это тётя Шура?

- АТормосова!

Стефан покивал головой, украдкой смахнув слезу с ресниц.

- Дядя... Батя! - поправился мальчик, покраснев. - А я в монахи хочу! Как дядя Серёжа! Как отец Сергий! - поправился он, зарозовев. - Отведи меня к нему! Тётя Шура бает, некогда ей и далеко... А землю, и коровок, и коней пусть забирают Тормосовы!

Сын Нюши, кажется, всё уже обдумал до прихода отца. Стефан сидел, опустив голову. Молчал, поминая слова Алексия и своё давешнее неверие в Господнюю Благодать.

- Ты очень хочешь в монахи? - спросил отец, поднимая голову и вперяя взгляд в васильковые глаза сына.

- Ага! - кивнул он. - Я и молитвы читаю, и мясного не ем, как дядя Серёжа, как отец Сергий, - поправился он, - и с ребятами не играю, могу и ночью не спать! Очень хочу в монахи! Я, когда братика хоронил, обмывал и рубашечку ему надевал чистую, не боялся. Вот! Я всё буду там делать: и воду носить, и дрова колоть, и на молитве стоять с дядей Серёжей! Скажем только тётеньке Шуре и пойдём, да?

Стефан сидел за столом, не глядя на отрока, и, опустив голову, плакал. Слёзы капали на пол. Может, только теперь ему и предстоит совершить достодолжное: отвести и передать отрока Нюши своему брату, попросив Сергия постричь мальчика в иноческий сан. Быть посему! Он вытер слёзы тыльной стороной ладони и встал, так и не тронув ни хлеба, ни репы. Может, покойная Нюша, воскреснув в этом отроке, пожелала переиначить свою прежнюю жизнь!

- Пойдём! - сказал он. - Отведу тебя к дяде!

Сын с засиявшим лицом набросил на плечи зипунишко, надвинул шапку на уши и вложил ладошку в руку отца, которого так и не научился называть батей.

- Сперва к тёте Шуре, да?

Они притворили за собой дверь, и вышли в ночь.

Глава 12

Весной на Москве собирали вытаивавшие из сугробов трупы. Чёрные полуразложившиеся тела, застывшие в корчах, были страшны. Откуда прибрёл, харкая кровью, тот или иной селянин, нынче было никому не ведомо. Мертвецов хоронили безымянными, в общих могилах. Всех вместе и отпевали. Над Москвой, над Кремником тёк погребальный звон.

С оттепелью мор усилился снова. Люди падали в церквях, во время службы. И как-то уже притупело у всех. Не было того, летошнего ужаса. Не разбегались, не шарахались в стороны. Отворачивая лица, поднимали и выносили усопших. Каждый знал: завтра может приспеть и его час. И всё-таки, когда летом в обезлюженной Москве пронёсся слух, что занемог старый тысяцкий, Василий Протасьич, весть всколыхнула весь посад. Город, державшийся, невзирая ни на что до сих пор, разом осиротел. Толпы, пренебрегая заразой, потекли в Кремник, к терему Вельяминовых...

За той бедой - вторая, при нерешительном князе Иване давно жданная: Олег Иваныч Рязанский изгоном захватил Лопасню, когда-то отобранную у рязанцев москвичами, полонив тестя Вельяминовых, Михайлу Александровича, не сумевшего удержать город. Теперь в борьбе за тысяцкое к власти будет рваться боярин Алексей Петрович Хвост, а это предвещало смуту на Москве и колготу в боярах... И великого князя, как на грех, нет: Иван Иваныч всё ещё находился в Орде, у хана. Не стало бы нового ратного литовского нахождения! Дело Ивана Калиты и Симеона Гордого грозилось обрушиться в провал.

Впрочем, к Петрову дню стало ясно, что войны не будет. Подходил покос. Поставят стога, потом будут парить пары, а с Ильи Пророка начнут жать рожь. А с начала августа, со Спаса, уже сеют рожь новыми семенами и убирают яровое, до сентября. И хватает времени - почти не спавши! - и на хохот, и на песни, и на праздники зажинок, отжинок и первого снопа. А в сентябре уже уберут огороды, и к первому октября на чистых полях расстелют льны. И зимой бабы сядут трепать, золить, прясть, сновать и ткать портна.

Проходила, скатывалась назад, в степи, чёрная смерть, оставив за собой обезлюженные города и вымершие деревни. Снег, проносясь над землёй, засыпал поля и леса, вздымал сугробы у околиц, утонувших в снегу селений, кружил и вился над дымниками истопок и соломенными кровлями клетей, где живые, собрав урожай, посеянный мёртвыми, грели себя в тепле курных хоромин, жгли лучины, пряли или ладили утварь, чинили сбрую и иной припас, шили и тачали сапоги, задавали корм скотине, рассказывали сказки и пели песни, ибо смерть прошла, и жизнь опять набирала силу.

Укрытая снегами Владимирская земля отдыхала в тишине мирных лет. Земля ещё не ведала, не провидела своих грядущих испытаний, и кто окажется в средоточии грозных событий, кто будет духовно соединять силы страны, пока ещё тоже не ведал сужденной ему Провидением судьбы. Вернее, не заботился о ней.

Глава 13