Светоч русской земли (СИ)

Река уходила налево, и за ней, на запад, лежала долина, и на краю небесной тверди зубчатые языки леса наползали на неё с двух сторон, не смыкаясь, а между ними висела, таяла в золотистой дымке солнца распахнутая до окоёма голубизна.

Сергий до того шёл скорым шагом, скользя между стволов, и вдруг его что-то толкнуло. Он прошёл ещё, остоялся, повелел спутнику молчать, стоял и смотрел. Побрёл назад, остановился, повернулся, пошёл словно ощупью, глядя и не видя. Искал тот позыв, веление Высшей воли, и - нашёл. Опять толкнуло в грудь и лицо. Струилась река. Место было красно и прилепо, но и не то было самое важное. Красивых мест они навидались за эти дни. Было в окоёме, распростёртом вокруг, некое воспоминание. Словно видел давно, ещё до рождения. Видел и позабыл, а сегодня вспомнил душой.

Он стоял и впитывал в себя то, что пришло к нему, и уже осознавал - здесь!

Тогда Сергий подошёл к обрыву, опустился на землю. Сидел, впитывая в себя Господнюю весть, и прилеплялся к ней, оттаивая сердцем. И когда уже брат намерился окликнуть Сергия, тот встал, осмотрел проясневшим взором инока, лес и облака и, протянув руку, попросил топор, заткнутый иноком сзади за кушак.

Удары топора и гул очередного рухнувшего дерева встретили гаснущую над лесами зарю. Сергий рубил себе келью. Потрескивал костёр. Инок, приготовив ужин, налаживал ночлег. Пламя изо всех сил боролось с угасанием солнца.

Глава 12

Московский князь Иван Красный, умер молодым, тридцати трёх лет от роду. Был ли он болен смолоду? Едва ли! От него родила Шура Вельяминова Митю, будущего героя сражения на Дону. От больных отцов редко родятся столь здоровые дети!

Но всё говорит об усталости от жизни, о страхе перед своей княжеской судьбой человека, мягкого и нестойкого, но неглупого, сумевшего увидеть государственные таланты Алексия, утишить боярскую котору и даже, до времени, останавливать Ольгерда.

Но что-то надломилось в нём, болезнь души давно мучила князя. И теперь от малой причины князь изнемог и почувствовал начало конца.

Он лежал и смотрел в забранное слюдой окошко на снег, наконец-то одевший Кремник, и думал. Мачеха и жена сидели, не отходя, у постели князя.

- Из Киева нет вестей? - спросил князь.

Александра помотала головой, сдерживаемые рыдания не давали ей говорить.

- Позовите бояр... Всех! - попросил Иван. - И духовника моего, и архимандрита... Игуменов... Всех.

Дума собралась вечером.

Князь попросил приподнять себя, устроить на возвышении. В спальном покое сразу стало жарко от стольких собравшихся людей.

- Детей приведите! - сказал больной.

Девятилетний коренастый мальчик, ведя за руку младшего, Ивана, вступил в покой, подталкиваемый Александрой, и подошёл к ложу отца.

- Вот ваш князь! - сказал Иван, кладя руку на голову Дмитрия.

Мальчик смотрел на него во все глаза, ещё ничего не понимая.

Завещание было написано и утверждено заранее, и не для того собрал сейчас Иван Иваныч боярскую думу.

- Уведи, Шура! - сказал Иван, кивнув на мальчиков.

Оглядываясь на отца, оба вышли из покоя.

- Дмитрий ещё - мал! - сказал князь, глядя мимо лиц. - Нужен муж достойный, могущий править землёй до его возрастая, и я собрал вас, дабы утвердить общим приговором великих бояр мужа сего, держателя власти и местоблюстителя стола княжеского!

Каждое слово давалось Ивану с трудом, и потому он говорил медленно, с одышкой и остановками, но ясным, внятным голосом, так что понятно становилось каждому из бояр, что говорит князь, обдумав и взвесив свои слова и приняв решение. И тут, когда Иван отдыхал, набираясь сил, взгляды председящих заметались от лица к лицу: Вельяминов? Феофан Бяконтов? Дмитрий Зерно? Семён Михалыч? Может, старик, переживший почти всех своих сверстников, Иван Акинфов? И снова взгляды устремились к Василию Вельяминову: не уже ли он? А почему бы и нет? Тысяцкий, княжичам родной дядя по матери! Возьмёт, поди, на воспитание обоих детей, Митю с Иваном?

- Местоблюстителем и воспитателем своего сына... Главой княжества... Порешили мы оставить ведомого вам всем и всеми уважаемого мужа... - сказал Иван, умолк и договорил, наконец. - Владыку Алексия!

Ропот прошёл по палате, начали отирать лбы, радость появилась на многих лицах.

Василий Вельяминов встал, опустился на колени перед ложем князя, приник губами к руке умирающего и сказал:

- Выручим, княже! Добудем! Клянёмся! И все... как один...

Не было споров, зависти, пересудов. Для всех митрополит Алексий был пастырем и главой, и всё же предложить такое, даже помыслить о том, чтобы его, владыку Алексия, главу русской церкви, сделать главой страны на время малолетства Дмитрия, сумел только он один, умирающий князь Иван, может, сейчас, в сей миг показавший, что и он тоже, вослед брату, достойный сын своего отца, Ивана Данилыча Калиты.

Но Алексий сидел в затворе, в Киеве, и никто не ведал ещё, выпустит ли его Ольгерд живым. И судьба Москвы, судьба страны, судьба русской церкви, судьба православия и судьба языка русского висела на ниточке, которую готовился перерезать Ольгерд.