Светоч русской земли (СИ)

Леонтий сложил книги стопкой. Оттерев плечом придверника, притворил дверь и запер на ключ, вышел вослед стражу, миновал переходы, двигаясь как во сне, и только у двери покойного владыки придержал шаг, чтобы справиться с собой.

Митяй встретил его стоя, багрово-красный от гнева, и стал кричать. Леонтий смотрел прямым, ничего не выражающим взглядом в чревное лицо, не слыша слов Митяя. Уразумев, что от него требуют ключи, снял с пояса связку, швырнул на кресло и повернул к выходу.

Митяй что-то орал ему вслед, ещё чего-то требовал, угрожал изгнанием. Леонтий слышал, но не воспринимал.

Вернувшись к себе, он отобрал последние книги. Снял малый образ Богоматери Одигитрии. Отрезал ломоть хлеба и отпил квасу, присев на краешек скамьи. Хлеб сунул туда же, в торбу. Надел овчинный кожух и перепоясался. И поднял торбу на плечи. В последний миг вернулся, снял серебряную византийскую лампаду, вылил масло, завернул лампаду в тряпицу и сунул за пазуху. Перекрестил жило, в котором уже больше никогда не появится, натянул шерстяной куколь на голову, забрал можжевеловый посох и вышел, оставив ключ в дверях. Чтобы не встречаться с придверниками и стражей, пошёл чёрной лестницей, выводящей на зады, на хозяйственный двор, отворил и запер за собой дверцу, о которой почти никто не знал, и, уже, будучи на воле, среди поленниц заготовленных к зиме дров, оглянувшись, кинул последнюю связку ключей в открытое оконце книжарни. И, уже больше не оглядываясь, миновав в воротах сторожу, зашагал из Москвы.

Его путь лежал в обитель Сергия. И первый удар весеннего ветра, уже за воротами Москвы, выгладил с лица Леонтия и смешал со снегом слёзы последнего расставания с усопшим владыкой.

Глава 27

Может ли быть счастлив усталый странник, лёжа на печи в бедной избе и слушая тараканий шорох да повизгивание поросят в запечье, откуда тянет остренько, между тем как поверху пахнет дымом и сажей до того, что слезятся глаза и горло сводит горечью?

Может! Словно груз долгих и трудных лет свалил с плеч, словно опять ты молод и впереди неведомое. А что гудит тело, и ноют плечи от тяжести мешка, и свербят ноги - так это тоже счастье, дорожный труд и истома пешего путешествия мимо погостов и храмов к неведомому, тому, что на краю земли, и даже за краем, в царстве снов и надежд, когда судьба ещё не исполнена и даже не означена, а вся там, впереди, в разливах рек, в неистовстве ветра, за пустынями и лесами, за синей гладью озёр, где незнаемые земли и неведомые города, где ты был словно во сне и куда никогда уже не придёшь, но блазнит и тает то, иное, незнаемое, и сладко идти, и сладко умереть в дороге, если тебе нет иного исхода!

Хозяйскому сыну - немногословному парню - двадцать пять лет. Хозяйка сказывала, что младень остался один в живых изо всей деревни, когда они с хозяином нашли и подобрали его, уже полумёртвого от голода. А где он был двадцать пять лет тому назад? В Царьграде сидел с владыкой! И слушал, как билось море о берег во тьме, как перемигивались огни и топотали шаги воинов, бегущих свергать Кантакузина.

Словно было вчера, столь остро всё припомнилось! И будто бы даже запахом лавра и горелого оливкового масла от глиняного светильника потянуло в избе, долетев сюда за четверть столетия и за тысячи поприщ пути. Словно сместились года и время покатилось вспять! И он снова - тревожен и молод, и вот теперь только поднять отяжелевшие члены и, скинув груз лет, бежать, будить и тормошить своих, спасая владыку от возможного нахождения ратных...

Это только в этом мире, в мире тварных сущностей, время течёт в одну сторону, то замирая, то прыгая по камням событий. А Там, в Горнем мире, времени нет! И Христос, явившийся из лона Девы Марии четырнадцать столетий назад, предвечно рождается от Бога Отца, и вечно молод, и вечно юн, и вечно распинается на кресте искупительной жертвой за люди Своя, и вечно приносит страждущим Свою кровь и плоть в каждой причастной чаше. И может явить Себя и в пустыне Синая, и в бедной, засыпанной снегом избе - надо только верить и не ослабевать в своей Вере!

Утром Леонтий проснулся поздно. Хозяйка растапливала печь и окликнула поночёвщика:

- Добро ли почивал, батюшко?

Леонтий размял члены и, выйдя во двор, растёр лицо снегом.

- Поснидай, батюшко! Опосле и пойдёшь! - сказала хозяйка, когда Леонтий вернулся в избу. Налила квасу, поставила деревянную тарелку с горкой вчерашних овсяных блинов. Когда Леонтий достал свой хлеб, замахала руками:

- Кушай наше, батюшко! Не обедняем, чай, дорожного гостя накормить! Куды бредёшь-то? - спросила хозяйка, ворочая ухватом горшки.

- К Сергию! - ответил он.

Хозяйка, подумав, сходила в холодную клеть, вынесла хлеб и связку сушёной рыбы.

- Не в труд коли, снеси его ченцам! Чай, и от моей благостыни всё какая-то будет утеха Господу! И нас припомнит да оборонит когда!