- Татары сюда не придут! - сказал Сергий. - Но тебе, владыко, достоит уехать, так надобно... - Он молчал, выслушивая уговоры Киприана, к которым постепенно присоединялась братия и многие из владычных бояр. Молчал и смотрел, как учинённый брат возился с печью, разжигая огонь. Сергий только смотрел, не помогая, положив руки на колени. Он горбился и сейчас казался старым. Не понять даже, слушал ли он. Скорее - внимал звучаниям голосов собеседующих, что-то решая и взвешивая про себя. Огонь в печи разгорелся, наконец, Сергий встал и задвинул в устье печи глиняную корчагу с водой. Он думал, и не о том, о чём толковали его присные. Он взвешивал сейчас на весах совести, всё ли сделал, что должен был сделать до сего дня. Ибо в шестьдесят лет время подумать и о завершении жизненного пути. И усталость у него на лице - от этих дум, от того, что ещё ему не раз придётся исправлять ошибки князя Дмитрия, и что Киприан никогда не сможет заменить Алексия на престоле владыки русской церкви. А поэтому ему опять предначертана трудовая духовная стезя, и его крест, несомый вот уже шесть десятков лет, который некому передать пока, становился год от года тяжелее. Он думал. Он не слушал и не слышал уже никого. Наконец поднял руку, укрощая поток красноречия Киприана.
- Я провожу тебя до Твери, владыко! - сказал он.
За стеной слышен ветер. Слышно, как топочут, переминаясь, кони на дворе. Слышно, как начала булькать в горшке вода.
- После литургии! - сказал Сергий и замолк.
Глава 18
Светало. В набитой нынче до предела церкви - пение. Давно отошли в прошлое времена недоумений и споров. Иноки уже знают, кого, ветхого деньми и плотью, следует перевезти в пустыньку схимника Павла. Знают, кто останется ухаживать за ними в лесу, когда будут скрыты церковная утварь, облачения и иконы.
Едва ли не впервые в жизни митрополит Киприан, добровольно уступив место троицкому игумену, не правил службу, а стоял в толпе мирян и духовных и в той же толпе, в том же ряду алчущих, принимал причастие из рук Сергия. Голубой, едва зримый
Хор смолк, Сергий вышел с потиром, и Иван, глядя на Сергия, подошёл к причастию, подтолкнутый кем-то в спину, - так ему страшно приблизиться к игумену. Так близко это лицо с западинами щёк, эти теряющие блеск, но всё ещё с рыжим отливом волосы, а глаза старца смотрели сейчас ему в душу.
- Подойди, чадо! - сказал Сергий и, вкладывая ему в рот лжицей кусочек тела
И Иван, у которого от слов Сергия полымем охватило сердце и кровь прилила к лицу, склонился к руке игумена, поцеловал её и крест, уже не удерживая слёз, и так, с мокрыми глазами, подошёл к стольцу с запивкой, ощущая, как причастие входило в его плоть, растворяясь в ней и наполняя тело жаром
Между тем вокруг творилась работа иноков и мирян, доброхотных помощников старца. Что-то несли, увязывали в рядно иконы. Какие-то старцы с мешками чередой уходили в лес. На дворе разгружали возы, сносили в подклет храма сундуки, бочки, коробьи с излишним, по мнению Сергия, добром. И то, что на Москве казалось нужным, здесь, под взором старца, становилось ненужным, суетным, без чего можно обойтись.
Глава 19
Кони навьючены. Митрополит посажен в седло. Иноки, бояре и Сергий пойдут пешком. Собранный не более чем за час караван тронулся. Заскрипели оси телег. Ещё какую-то церковную справу крестьяне повезли со двора, чтобы укрыть в лесах. Все они упали в ноги Сергию, получая от игумена благословение на подвиг, и ни один из них не подошёл к московскому митрополиту. И у Киприана хватило ума и душевных сил, чтобы не испытать обиды на старца.
Иван вёл своего коня в поводу. Конь нагружён мешками со снедью и овсом. Отсюда до Твери не менее полутораста вёрст, и пятьдесят из них, до Дубны, где можно достать лодки и где в монастырях сидят ученики Сергия, надо проделать пешком лесными тропинками.