Светоч русской земли (СИ)

- Пелагий был прав, - сказал Кирилл, - пастырь, недостойный сана, егда требы правит, позорит Христово учение и возбуждает соблазн в простецах! Да, ведаю, - промолвил он, заметив шевеление своего старца, намерившего возразить, - что всякий иерей, свершая требы, свят и Господня благодать в миг тот лежит на нём! Но всей жизнью своей, ежели пастырь - неправеден, не смущает ли он паству свою? Выше руковоженья духовного что есть в человецех? "Вы есте Соль земли!" - рёк Иисус ученикам Своим. Дак ежели Соль не солона, как возможно сберечь церковь Христову? Кто поправит недостойного пастыря, ежели тот к тому же поставлен во главе синклита? "Свет инокам - ангелы, - глаголет Иоанн Лествичник, - а свет для всех человеков - иноческое житиё. Если же свет сей бывает тьма, то сущие в мире кольми паче помрачаются!" Ты же, отче Сергие, ушёл в пустынь и подвизался сперва один, угнетён нахождениями бесовскими, гадами и зверьми, но не восхотел быть с братией в сущей обители!

Игумен Фёдор обернулся, намереваясь возразить Кириллу, но чуть улыбнувшийся Сергий поднял воспрещающую руку. Мысли иерархов были заняты сейчас одним вопросом: если не Киприан, то кто? И Кирилл понял, замолк, обратив лицо к устью печи, где, по запаху, уже дозрели пекущиеся хлеба.

Кирилл открыл устье, прислонив заслонку к кирпичному боку печи. Деревянной обгоревшей лопатой начал доставать хлеба, швыряя горячие ковриги на расстеленный им по столешне льняной рушник. От первой же ковриги отрезав краюху, с поклоном подал Сергию, Фёдор с Михаилом тоже протянули руки, каждый за своим ломтём. Скоро, сотворив молитву, все трое жевали горячий ржаной хлеб и думали, подходит ли нижегородскому епископу Дионисию сан русского митрополита? И как и кому уговорить на то великого князя?

И то была трапеза верных! И было знание должного и воля к деянию.

Так и рождается то, что назовут движением событий истории! Потребны лишь Вера, Решимость и Единомыслие призванных. Всё иное является уже как бы само. Загораются множества, пробуждаются силы, готовые к одолению ратному, с гулом сдвигаются миры! От совокупной воли немногих. От их знания и осознания неизбежности, неизбывности подвига. И от соборной решимости поднявших крест на свои плечи.

Глава 6

Одно доброе дело успел сделать Киприан до своего изгнания: пригласил на Москву из Великого Новгорода греческого изографа Феофана. И это дело было нынче порушено скаредностью Пимена.

Побывав в Великом Новгороде и узнав, что здесь работает византийский живописец, Киприан зашёл в церковь Спаса на Ильине, а увидев росписи Феофана, восхитился его талантом. Величие этой живописи показалось ему созвучно его, сотканному из взлётов и падений, бытию. Киприан и задаток оставил греческому мастеру.

Нынче росписи, заказанные новгородским боярином Машковым были закончены. Феофан ещё раз обошёл церковь в час, когда не было службы, поднялся на хоры, зашёл в каменную камору, которую расписывал даже без подмастерьев. Постоял перед своей античной Троицей, узрел то, что ему сначала подсказали другие: изнеженную позу возлежащего правого ангела - отблеск языческой Эллады под покровом распростёртых византийских крыльев верхнего центрального ангела... Когда писал, не думал о том и Омировы строки не вспоминал, но жила и в нём, как почти в каждом византийце, эллинская древность! И чудо, что о том поведали ему первыми местные, новгородские мастера, у которых ничего подобного не было никогда и не могло быть! У них тут в древности лешие, да русалки, да хороводы дев в изузоренных льняных рубахах. А у него - виноцветное море, нереиды, Афродита, рождающаяся из морской пены, троянские герои, затеявшие войну из-за похищенной жены царя Менелая, Афина и Зевс! Как всё это прорвалось тут, в этом возлежащем, как античные герои во время пира, ангеле, в этом изысканно-земном облике, в том, как он откинулся на ложе, в изломах тела, явленных одной то утолщающейся, то истончаемой линией. Словно боги Олимпа слетели к земному пиру, как они сходили когда-то, заключая в объятия свои земных жён!

Никогда и нигде больше он не напишет подобного, тем более теперь, когда уже решил принять иноческий сан.

Феофан вышел на улицу, прошёл по бревенчатой мостовой в сторону торга, плотнее запахивая опашень, подаренный ему Машковым. На улице была сырость, и небо было сизо-серым...

Пора уезжать! Он стоял и смотрел. Ветер отвеивал его чёрную, с первыми прядями седины бороду. Художника узнавали горожане, окликали, кланялись. В Москву насоветовали ему ехать водой, Серегерским путём.

- Где и жить будешь, разорено дак! - напутствовал его Машков. На прощании обнял и трижды поцеловал. А провожать до лодьи не стал. Мастер ехал в Москву, а на московского володетеля были сердиты нынче все новгородичи.

Глава 7

Киприана в Москве мастер уже не застал. Пимена тоже не было, и первое время с ним не знали, что делать. Впрочем, дали хоромину в Чудовом монастыре, куда он смог свалить попервости свой груз, а кормился мастер в общей трапезной монастыря.