Светоч русской земли (СИ)

- Палеолог готов принять унию! - не прекращая работы, сказал Феофан, отвечая на вопрос, заданный Епифанием. - Лишь бы защитить чужими руками остатки империи! Народ, руковожающие коим готовы отречься от древних святынь, от веры пращуров, приуготовлен к гибели! Виждь, отроче, и внемли! Пото и Иоанн Кантакузин не возмог ничего совершить... Греки не позволили ему спасти империю! Чернь, охлос, кидала камни в последнего великого василевса своего! Пото и я - здесь и многие из нас покидают священный город. Талан, знания, мужество, даже воля и честь становят не надобны, ежели гибнет государство. Не повторяйте наших ошибок! Не избирайте себе ничтожных правителей, и пуще всего таких, кои небрегут отечеством своим, мысля спастись чужой силой. Сила должна быть токмо своя! Палеологи принимали на службу каталонцев, фрягов и франков, утопиши в крови Вифинию, откуда выходили лучшие моряки и солдаты Византии. И вот земли Никейской империи - под османами, торговля, едва не вся, перешла из Константинополя в Галату, и мы, потомки великих предков, стали ничем!.. Теперь нам, грекам, предлагают унию с Римом! Подчинить православную церковь, единственно сохранившую Заветы Христа, латинскому папе, вместо соборности получить церковную иерархию, где даже Бог Отец отделён от Бога Сына, а о потустороннем велено узнавать лишь посредством умственных ухищрений, ибо откровения старцев афонских признаны бредом их воображения... Сколь умалён, сколь мелок человек, коему не оставлено даже право обожения, не дано зримо и чувственно прикоснуться Благодати Фаворского Света! У католиков спасение - в избавлении от наказания за грехи! В православии спасение - в избавлении от греха! Чуете разницу сию?! Зри, Епифание, егда будут вас работити иные языки, то, прежде всего, потщатся лишить русичей веры православной, а там и власти, и зажитка, и книжного разумения.

Смолкнув на полуслове, мастер мазками доканчивал фигуру святого воина. Подмастерья вперились глазами в икону, позабыв об ином. У них на глазах творилось чудо.

Никто не заметил и не услышал скрипа саней на улице, и, только когда открылась дверь, впустив в облаке пара череду клириков, стало ясно, что пожаловал важный гость. Феофан не ждал уже никого из великих и потому растерялся, поняв, что к нему пожаловал митрополит Пимен.

Владыка был чёрен и полноват, он бегал глазками, а улыбаясь или говоря что-либо, морщил нос, вздёргивая верхней губой. Готовых работ почти не было. Пимен смотрел, кивал, выслушивал объяснения мастера, так и не дав понять, по нраву ли ему то, что он видит. Запоздав, в покой вступил Фёдор Симоновский. Начался разговор с воздыханиями и жалобами на церковную скудоту. Получалось, что с росписью храмов надо подождать, и Киприан был не прав, столь рано вызвав мастера из Великого Новгорода. Доколе, мол, град Московский не будет отстроен вновь, невподъём затевать художество.

Феофан слушал, наливаясь гневом и каменея лицом, что у него происходило всегда, когда мастер впадал в бешенство. Захотелось бросить всё и выехать из Москвы.

Впрочем, повздыхав, посуетясь, посовавшись во все углы хоромины, покивав на объяснения Фёдора, высказанные вполголоса, "Великий князь знает?" - только и услышал Феофан вопрос Пимена, которого, понял он, не интересовала ни живопись, ни мастерство, ни талант, ни даже известность мастера, а лишь сложные отношения московской боярской господы. И то, что великий князь всё ещё не принял грека, имело для Пимена, как кажется, большее значение, чем всё увиденное им. На уходе Пимен приказал оставить всё как есть, не лишая художника монастырской руги.

Таковы были дела изографа, когда епископ Дионисий, вернувшийся из Царьграда, появился на Москве.

Дионисий приветствовал Феофана как старого знакомца и перезвал к себе в Нижний Новгород - поновлять обгоревшие росписи в Спасе.

На отъезд мастера набежало много новых знакомцев. Пили отвальную, просили не забывать.

Епифаний попросил:

- Отче! Ежели будет у тебя мал час, напиши мне Софию Цареградскую! Со всеми переходами и с бронзовым Юстинианом на коне!

Феофан улыбнулся:

- Всего изобразить не можно, но очерк храма я тебе напишу.

(Этот рисунок, созданный на глазах, долго хранился потом, неоднократно списываемый московскими изографами.)

Вот о чём, о какой потере для московского художества толковали иноки в Симоновом монастыре в день прихода туда игумена Сергия, так в этот раз и не встретившегося с греческим изографом. А Андрейка Рублёв познакомился с Феофаном много позже, когда тот вернулся на Москву.

Глава 8

Новую ссору с Олегом Рязанским затеял Дмитрий сразу после Тохтамышева нашествия.

Избавившись от Киприана и не обретя помощника в Пимене, великий князь тонул в суедневных делах.