Светоч русской земли (СИ)

Собравшиеся иерархи в лучших своих облачениях, в клобуках с воскрылиями, с тяжёлыми, на серебряных цепях, крестами и панагиями на груди были торжественны и суровы. Шёл суд, и судили отсутствующего здесь главу русской церкви, митрополита, хотя, по соборным правилам, осудить Пимена и лишить сана мог только собор цареградских иерархов под водительством Константинопольского патриарха, да и то в присутствии Пимена.

И всё же тут, перед лицом великого князя, творился духовный суд, где поминалось всё, чем Пимен истерзал терпение клириков: и симония, и грабление обителей, и поборы с сельских иереев, и неумение утишить стригольническую ересь, в том же Пскове укрепившуюся ныне, и даже в ряде монастырей, что уже не умещалось ни в какие меры подобия...

Дмитрий слушал, не прерывая, вспоминая своего покойного печатника. Как мало минуло лет! И сколь много совершилось великих и горестных дел, отодвинувших прежние его церковные хлопоты в глубину времени. Отче Олексие! А ты бы как решил и что сделал сегодня? Или послушать твоего печальника Сергия, довериться гневу - или мудрости - старцев общежительных обителей, которые нынче всё больше набирают силу на Руси? Что-то такое нашёл, почувствовал, понял игумен Сергий в сей жизни, ощутимое как твердоту перед лицом времени. Отречение от себя? Ради Господа! И епископ Деонисий с тем же посылал своих учеников, чтобы воздвигали общежительные обители по Волге, Унже, Саре и иным рекам, где теперь и починки и слободы растут вокруг тех обителей. Сердце ворохнулось в груди. Князь, склонив голову, прислушался к себе. Какие же годы, три десятка лет? А вон и нити серебра у него в бороде находит нынче жена, и силы те, что ещё до битвы с Мамаем не приходилось считать, нынче нет-нет, да и предупреждают его о своём исходе.

Вдруг, нарушая чин и ряд, пугая синклит иерархов, он спросил Дионисия, сможет ли тот забыть и не зазрит ли давешнего гонения, воздвигнутого на него великим князем?

- Княже! - Суздальский архиепископ посмотрел на него с упрёком. - Егда мог бы аз ся огорчить той, давешней безлепостью, не был бы достоин места сего! Не мне, но Великой Руси то - надобно, дабы на престоле владычном был муж, достойный сана сего, и воин Христов, ибо тяжка судьба земли нашей и не скоро возможет Русь, воздохнув, опочить в славе и спокойствии лет. Земля, язык русский должны быть едины! С тем лишь и дерзаю помыслить о вышней власти!

Дмитрий склонил голову. Помедлил, подумал и сказал, наконец:

- Быть по сему!

Пимен тотчас узнал о соборном решении и, встречаясь с князем, смотрел на него с тем выражением, при котором не знаешь, чего ждать. То ли тебя предадут, то ли убьют из-за угла, то ли кинутся со слезами целовать руки, умолять, и это последнее было страшнее иного, потому что подлей. Не дай Господи! Видеть такое унижение духовного властителя было несносно Дмитрию. Расставаясь с Пименом, Дмитрий долго приходил в себя, отругивался, рычал в объятиях жены...

А в лугах косили, и жизнь, казалось, налаживалась. Но тут скончался тесть, суздальский князь Дмитрий Костантиныч. Разладилось разом хрупкое равновесие отношений с нижегородским княжеским домом, снова встал вопрос о Василии Кирдяпе с Семёном, помогших Тохтамышу захватить Москву.

Евдокия рыдала. Собралась Дума. Постановили поддержать Бориса Кстиныча в его притязаниях на нижегородский стол. А тут из Орды Фёдор Кошка с вестью: "Великое княжение закачалось, нужно серебро, много серебра! Восемь тыщ. (Это ж - всё княжество разорить!) И - враз".

Кошка сполз с лавки, упал на колени:

- Князь-батюшка! Не передолим, всё ить истеряем той порой!

- Ладно, Фёдор! Прошай у купцей, гостей торговых. Займуй у всех! Грамоты я подпишу. Был бы у нас митрополит другой! Сей бы только год и устоять нам с тобой!

Новая пакость явилась ближе к зиме. Фряги, давшие князю заёмное серебро, обнаглели. Некомат, подговоривший на измену покойного Ивана Вельяминова, явился забирать свои сёла, принадлежавшие ему на Москве. Бояре не ведали, что вершить: фрягов-де нынче утеснять не велено! И Дмитрия понесло, прорвало:

- А меня вы уже не боитесь? Умер я? Сдох? Али мне чёрны вороны очи выняли?!

Уже через два часа в сгущающихся сумерках мчалась стража - имать недруга князя. Некомат был схвачен, несмотря на фряжские жалобы. Депутации фрягов, что требовали отослать Некомата в Кафу, было отказано в приёме.

- Что дороже, - спросил князь сомневающихся боярских думцев, - серебро али честь? Честь потерять - и серебра того не нать боле. Не для зажитка живём, для Господа!

Уже вечером, в постели, Евдокия спросила:

- Вспоминаешь Ивана?

- Всё было правильно, - перемолчав, сказал князь. - А токмо своих губить не след! Эту вот мразь надобно давить! Чтобы Русь... - Недоговорил, но жена поняла и погладила лицо своего лады.

Некомат был казнён на Болоте, на рассвете ненастного дня. Сёла предателя Дмитрий забрал под себя.

И возмущения фрягов, многими ожидаемого, не последовало. Натолкнувшись на княжескую твердоту, они отреклись от Нико Маттеи.