Светован. Штудии под шатром небес.

Старик заметил на стриженой головке мальца какие-то вавки и сказал, что передаст мазь. Когда дети разбежались, он вынул из кувшина, в который Оля положила цветы, стебелек с бледными колокольчиками и протянул Микуле. Потряс.

— Ну-ка слушай, так ли звенит твой медный колокол?

Мужик растерялся, молча улыбнулся.

— Бери железный щуп на добрых десять пядей, — велел Светован. — Прощупаєм твою землю.

Микула взял пруток арматуры, и мы пошли к некошеному еще клину. Оля шла за нами босиком. Старик указал место. Микула нашел дубинку и начал забивать стержень. Железо входило в землю легко, как в масло. Он даже сопрел от удивления.

— Здесь подземная скала треснула, — объяснил Светован.

— И колокол провалился туда.

— Отец родимый, вы что, видите сквозь землю? — воскликнул Микула.

— Нет, умник, я вижу сквозь пелену, которую вам лень стереть с глаз.

В тот же миг арматура уперлась во что-то, тихо звякнула.

— Ну вот, — протяжно молвил старик, — мы отработали свой обед, хозяин.

Микула был ошеломлен и, похоже, потерял дар речи. Не знал, за что хвататься, бил себя по бокам, тер ладоней небритое лицо. Так делают люди, когда неожиданно находят то, что давно искали. Или потеряли то, чем особо дорожили. Быть может, в нем сейчас смешались оба этих чувства — достижение столь давно ожидаемого и утрата сокровенной мечты. Такое случается с людьми.

(Позже он выкопает колокол и отдаст его для монастыря. А на том месте поставит каменный крест. Сам его возведет. Благо, камней вокруг предостаточно).

Я тоже чувствовал себя словно обворованный, что все так быстро разрешилось. Сорвал цветок-колокольчик и незаметно протянул Оле. А Микулу мы оставили в замешательстве. Куда и делись его смешливость да колючее, как щетина, слово. Он так и стоял неподвижно в своих пластиковых шлепанцах и парусящей на ветру рубахе. Твердый, как камень, который своенравно лезет тут из земли. Светлый, как лучи, греющие косинский берег до позднего вечера. И высокий, как гора Гранка, в своих простых мечтах.

На распутье пастушьих тропинок, где мы утром нашли десятку (ее уже не было), я спросил своего спутника:

— Вы таки услышали звон из-под земли?

— Естественно, нет.

— А как нашли то место?

— Я нашел колокольчик. Цветок.

— Вы надо мной насмехаетесь?

— Упаси Бог. Просто я знаю норов земли. Вспаханная почва, например, всегда теплее, чем целина. Там, где высоко подходит вода, тоже теплее. И вокруг деревьев — снег всегда там тает быстрее. В ложбинках холоднее. А над пустотами земными и трава растет пустая. Реденькая, бледная, слабая. Те цветки-колокольчики и указали мне место…

Я не знал, что сказать на это. У меня уже не было сил удивляться.

— Хорошо, что вы помогли Микуле.

— Этому человеку не надобно помогать, — молвил Светован. — Он душой врос в свою землю. Она ему помогает. Для человека доброго попросим у Господа и живота долгого…

— Даже рука чешется написать о таком, — вырвалось у меня.

— Ну да, написать и присолить.

— Что присолить? — не понял я.

— Написанное, чтобы дольше помнилось… Я и тебя хочу кое-что спросить. Ты прямо съедал глазами девушку, его дочь. Красивая, правда?

— Красивая.

— Признайся, хотелось ее поцеловать?

— Хотелось, — неожиданно признался я.

— А которую щеку больше хотелось поцеловать — здоровую или обожженную?

— Ту, которая со шрамом, — ответил я, сам дивясь своей откровенности.

— Хорошо. Это хорошо.

— Почему? — спросил я.

— Почему? Да потому, что ты исцелился, парень… Только через женщину узнает мужчина, кем он является на самом деле…

— И с вами тоже такое было?

— Конечно было. Разве я из глины?..

Дальше до самого дома мы шли не разговаривая. Он, правда, бормотал какую-то несвязную песенку:

Она положила мое сердце под свое.
Такая ладная, словно вырезанная,
Белая, словно нитка,
Очи льном рисованы,
Брови — колесом,
Стройная, как стебелек.
Такую и лебеди унесут…

Я не узнавал своего деда. У Микулы мы выпили по стаканчику грушевой водки. Возможно, отсюда и веселье? Обратно, хотя и поднимались, мы шли быстрее. Ноги уже помнили дорогу. Нам подсвечивала роса, облитая лунным светом. Мы вышли по росе и с ней же и возвращались. Росой сомкнулся наш день.

В первый же мой сон явилась девушка с красивой улыбкой и нежным шрамом на щеке, покрытой персиковым пушком. Ее уста что-то беззвучно шептали, и я внимательно ловил эти немые движения. Во снах нам всегда говорят то, что мы хотим услышать наяву.

Слово, которое не нуждается в соли