Светован. Штудии под шатром небес.

— Сюда залез я навечно, словно червь во хрен. Хотя и дед, и отец говорили, что с куска земли еще никто не разбогател…

— Что лучше всего здесь растет? — спросил Светован.

— Камень. Я собираю, а кроты пашут.

И это была правда. Нива вся испещрена холмиками свежей земли. А внизу — длинные насыпи камней, словно татарская изгородь. Из камня были мурованы фундамент, пивница, хлев, лестница, им же был укреплен и берег. Этот заберут для дамбы, говорил Микула, весной будет еще. Когда другие пашут, он собирает камни. Корзину за корзиной. Камни, как зубья скалы, год от года пробиваются из земли. Они ломают мотыги, лемеха и косы. Это один из отрогов большого каменного массива, на котором издревле промышляют карьеры в недалеком Шелестове. Оттуда возили синюю брусчатку еще в Будапешт, Вену, древний Львов.

А теперь этот камень выкапывает на своем огороде Микула. Но это его земля, и ее следует обрабатывать. Когда покончит с камнями, берется за дерн. Другие сеют, а он рубит корни кустарников и бурьянов и тачками свозит вниз, освобождая землю метр за метром. В основном на коленях, отбросив инструмент. Руками пересыпает землю, выбирая камушки и корни. Этот жилистый худенький мужичок долбит скалу, на которой плодородная почва толщиной всего в десять сантиметров.

— Эх, была силушка, когда мамка титьку давала! А сейчас…

Кто-то окучивает ряды картошки, а Микула мостит террасы, чтобы отвоеванные грядки не смыл дождь, чтобы ботва росла вертикально. Кто-то несет из базара тучную рассаду, а он сеет свои семена лука, капусты, свеклы, огурцов. Кто-то смотрит тоскливо на раскаленное небо, а Микула от зари до зари, вместе с детьми, звенит ведрами.

Кто-то потом вздыхает над пожухлой грядкой и жалуется на неурожай, а он несет полные ведра хрустящих огурцов, головки чеснока величиной с кулак, пузатую и сладкую, словно дыни, свеклу. А о картошке и говорить нечего. Сбрызнет ее известковым молочком, подсушит на солнце и насыплет золотой горкой в пивнице. Здесь же — шеренги банок с фасолью, огурцами, томатами в собственном соку, аджикой, борщовой заправкой, грибной икрой, овощными паштетами, виноградным соком. Изо всего винограда, зеленым шатром накрывшего двор, выжимает сок.

— От вина я сдурею, а так — для детей витамины и вкусно.

Семена отбирает самые лучшие. Он сам себе и селекционер, и агроном, и технолог, и кулинар. Зато живности не держит никакой.

— Это чтобы мне во дворе воняло?.. — загибает пальцы.

— Сено я меняю с соседом на молоко и творог, кукурузу — на яйца, самогон — на навоз. А осенью поеду в Винницу (туда вышли замуж две его дочки) и где-то в глухом селе выберу себе и свинью, и бычка. Переработаем их с зятьями, а кум-проводник все готовое привезет в Мукачево. Мясо в доме на год.

Не переводятся у Микулы и грибы. Каждое утро, когда другие только выходят со двора, Микула уже с полной корзиной возвращается. Поход за грибами для него еще имеет и чисто деловое значение: взять на учет дички-сажанцы, чтобы потом весной их привить. А еще Микула старается заприметить ветки, коренья причудливой формы, которые сгодятся в работе.

— Моя голова варит только в одну сторону: что бы такое сделать, чтоб ничего не делать. Вы знаете, что дом я слепил из мусора?..

О том, как Микула строил дом, до сих пор по селу ходят легенды. Строил не за рубли — за копейки. Камни носили с огорода всей семьей. Грузили повозки щебня и намытого рекой песка. Нашли и бесплатный цемент. На станции его выдували из больших цистерн на машины, потом вся платформа была покрыта слоем цемента толщиной в палец. Железнодорожники с радостью разрешали подметать территорию.

Когда дело дошло до стен, Микула разработал целую комбинацию. Он придумал свою технологию легкой, теплой, а главное — бесплатной стены. Жена его тогда работала в столовой кирпичного завода — оттуда брали битый кирпич и шлак из печей. Смешивали с каменной мучкой, добавляли извести, немного цемента и заливали это в дощатую опалубку. На следующий день щиты поднимали — и стена вырастала еще на метр.

Самое интересное, что делали они это вдвоем с беременной женой. Но как?! На этом строительстве никто не поднял руками ни одно ведро. На каждом углу торчали деревянные "журавли", с помощью которых жена одной рукой поднимала ведра с материалом наверх. Там уже был Микула. На земле же он нарезал и обтачивал стропила, а вверху их только соединял. С деревом тоже не было проблем. Лес сам "зашел" к нему в огород. Лесник ворчал, намекая на "дань". Но Микула быстро поставил его на место: "Что, этот лес сажал твой отец?"

От родника, пробившегося под берегом, прокопал траншею, бросил шланг — своя вода круглосуточно. Возник вопрос с отоплением. Из двух газовых труб сварил "барабан". Нагревается щепками, обрезками из мастерской, лозой, опилками. Все это медленно тлеет, окисляется, зато теплынь такая, что дети зимой почти не накрываются.

Нелегко здесь жить, но жить можно, если человек хозяин своей голове.