Священная Римская империя содержала в себе во многих отчизнах и родинах все большие и маленькие княжества и владения, которые она приютила под своей крышей. Гёте всю свою жизнь оставался жителем Франкфурта, Шиллер - швабцем в ссылке, отчизной Бетховена был Бонн, а Максимилиан Франц, последний электор Кёльна, - его электором. Самый младший сын Марии Терезии Максимилиан Франц здесь может послужить образцом для всех разнообразных типов германских князей, которые все еще продолжали сражаться даже в последние десятилетия существования империи. Некоторым из его предшественников в «священном городе Кёльне» империя не дала ничего больше, чем личные притязания на достоинство, значимость и богатство. В 1706 г. электор Иосиф Клеменс заявил свои притязания как архиканцлера Священной Римской империи в Италии (
«У меня нет ни племянников, ни семьи, которым я должен помогать, ни любовниц или незаконнорожденных детей, чтобы вить для них гнездышко». Электор Максимилиан Франц разгуливал по Бонну без какой-либо свиты, одетый в потертое серое пальто. Он сократил обслуживающий персонал двора и имел простые, непринужденные отношения с городскими жителями. Георг Форстер, который был защитником Французской революции, упоминает, что в 1790 г. он видел, как электор помогал бедной женщине с тяжелой корзиной, что было, по его словам, доказательством подлинной гуманности этого человека. Электор Кёльна в полной мере обладал той «приветливостью», которая так поражала людей сначала в Рудольфе Габсбурге, в Максимилиане I и других членах эрцгерцогского дома.
«Это будет делом всей моей жизни, - пишет Максимилиан Франц в личном письме, - защищать слабых и угнетенных, и в этом я буду руководствоваться исключительно справедливостью, а не моей личной выгодой». Он провел глубокие реформы в начальном образовании и подготовке школьных учителей; в 1786 г. он основал в Бонне университет. Его политическая вера проявляется в следующем заявлении: «Я буду стараться соблюдать конституцию нашей Германской империи, от которой зависит благосостояние столь многих людей, не ожидая никаких выгод, которые могут предложить мне люди, и я всегда буду говорить на языке правды и справедливости, оставив другим язык политики». Максимилиан Франц был патриотом империи с ясным пониманием того, как обстояли дела на тот момент. И хотя он сильно оплакивал свою сестру Марию Антуанетту, он отказался рассматривать вариант вооруженного нападения на охваченную революцией Францию и выступил против любой интервенции.
Максимилиану Францу не были нужны французские эмигранты, которые были так заняты организацией контрреволюции на немецкой земле, и до самой своей смерти он яростно обличал их как безнравственных разжигателей войны, «эмигрантский сброд»; особенно гнусным он считал то, что - благодаря главным образом своим церковным связям - они использовали Германию как площадку (чем они занимаются и по сей день), чтобы осуждать Французскую революцию и зарождающуюся новую эпоху как антихристианскую и «сатанинское наступление» демократии. Максимилиан Франц отказался впустить их на свои земли. Он считал, что беглые аристократы виновны, с какой стороны на это ни смотреть: «Они либо вызвали революцию своим необузданным, корыстным и коварным поведением, либо из-за своей трусости, противоречившей их долгу, позволили революции одержать верх, сбежав за границу, чтобы выставить там себя врагами своего отечества и хвастаться этим, в то время как они должны были остаться и потратить свое имущество и отдать свою кровь ради сохранения стабильности и порядка».