Этот референдум ждали 8 лет, но случился он внезапно. Хотя еще летом источники мне сообщали, что на местных, республиканских телеканалах уже сделаны заготовки роликов. Но точную дату не знал никто, хотя я лично чувствовал, что отпуск в сентябре догулять не получится. Начальство, отзывая меня из деревни в Донбасс, нашло такие слова, что в ответ оставалось только мычать или быстро собраться и поехать: «Как ты можешь пропустить референдум, ты же восемь лет там, с самого начала!»
Возражать было нечем.
Я не знал, когда вернусь домой, поэтому решил сразу поставить на машину зимнюю резину с шипами. В сентябре. Подмосковные шиномонтажники сначала удивились моему поступку, потом прониклись. У одного оказался отец с Луганщины. Мужики вспоминали свои воинские специальности. Один морпех, второй пэвэошник. Кряхтели, тягая колеса, жаловались, что спины сорваны, но общее резюме: «Надо будет, пойдем воевать». На прощание обработали ступицы моей машины каким-то хитрым медным спреем со словами: «Это тебе от нас, братан».
Еще один звоночек, признак изменения внутренней жизни в стране, — поведенческие реакции ростовских гаишников, славных своим коварством и безжалостностью. Остановивший меня лейтенант уже потирал руки, представляя, как он выписывает мне штраф за езду на резине не по сезону. Потом увидел кевларовый бронежилет, натянутый на спинку сиденья вместо чехла — хоть какая-то теоретическая защита от осколка или пули. Тюки с гуманитаркой, мой общий полувоенный, заношенный и застиранный вид… Задумался, но спросил:
— Дмитрий Анатольевич, вы далеко едете на зимней резине?
— В Донецк. Просто не знаю, когда вернусь.
— Счастливого пути, только уж с победой возвращайтесь. И поскорее бы.
Границу прошел со свистом, там тоже что-то случилось-изменилось. Единственный, кто претерпевал от таможни, — паренек, загонявший в ДНР старенькую, но подготовленную к военным невзгодам «Ниву». Для фронта. Минут пятнадцать его помучили, да пропустили.
Уже в Донецке в час ночи я осознал, что дома нет воды (отвык в России за две недели), причем никакой воды нет — ни технической, ни питьевой. Еды тоже нет. Поехал на бензозаправку с магазином, работающим в комендантский час. Магазин был, конечно же, закрыт, и вокруг него бродил легендарный военкор Евгений Поддубный.
— Все плохо! — сказал я Поддубному.
— А будет еще хуже! — оптимистично-ободряюще заметил Евгений.
Посмеялись, скрипя зубами.
Перекурили моих московских, время дебальцевской табачной фабрики еще не пришло. Тут и магазин открыли. Женя со словами: «Смотри, как я могу!», расплатился за сигареты и кофе российской банковской картой. Это был красноречивый жест.
С полуночи над Донбассом лило так, что все поля и проселки превратились в липкое повидло. Видимость — ноль. Артиллерия молчит. Донецкий товарищ, проголосовавший чуть ли не в первые секунды референдума, с удовлетворением заметил:
— Какая прекрасная погода! Никакая корректировка украинской артиллерии невозможна, ни с турецких беспилотников, ни с американских спутников. Бог сегодня на нашей стороне.
Но от предложения попить кофе в центре он отказался:
— Я же был на Крытом рынке, когда его два дня назад артой накрыли, так что я после этого стараюсь лишний раз из дома не выходить… Как-то психически меня поломало.
Товарищ рассказывает, что хорошо помнит тот весенний день 2014 года, когда тысячи людей с российскими флагами скандировали в центре Донецка всего одно слово: «Референдум!» Никто тогда даже не подозревал, что впереди годы кровавых испытаний и сам референдум будет похож не на долгожданный праздник, а на тщательно продуманную военную операцию. Не было никаких сомнений, что для Украины избирательные участки станут главными целями. Бандеровцев переиграли. Они рассчитывали накрыть из пушек пару участков в момент скопления там людей, будет паника, остальные просто побоятся голосовать. Референдум сорвется.
Для России и Донбасса это было недопустимо. Мероприятие серьезное — целый регион возвращается домой. Поэтому сделали так. В первые дни избирательные комиссии обходят дом за домом, квартиру за квартирой. Приезжают на микроавтобусах, выставляют колонку — оповещают о начале голосования, принимают бюллетени. Кто не успел проголосовать, придет в последний день на участки в школах и ДК. Но толп, которые могут стать целью, уже не будет.
Директор школы № 70 в многострадальном Киевском районе объясняет мне дорогу:
— А прямо у входа стоит машина «Разминирование», за ней дверь, стучитесь. Буду рада вас видеть, мы же все читаем «Комсомолку».
Я удивляюсь:
— Неужели заминировали?
Виктория Литвина меня успокаивает:
— Нет, просто заехали проверить здание на всякий случай.