Священная война. Век XX

   — Я не про батальон, а про тебя лично. Как ты себя чувствуешь? Поправился?

   — Поправился.

Проценко помолчал и снова внимательно посмотрел на Сабурова.

   — Хочу дать тебе одно задание, — сказал он вдруг строго, как бы удостоверившись, что он вправе дать это задание и Сабуров его осилит. — Ремизова отрезали.

   — Знаю, товарищ генерал.

   — Знаю, что знаешь. Но мне от этого не легче. Знаю, что его отрезали, но не знаю, как там у него: кто жив, кто убит, сколько осталось, что могут сделать, чего не могут, — ничего не знаю. Радио у него молчит, как мёртвое. Наверно, разбили. А я обязан знать, и сегодня же, понимаешь?

   — Понимаю.

   — Потом легче будет, когда Волга станет, по льду можно будет обходить. А сегодня нужно идти туда по берегу. Я проверял. В принципе пройти можно; немцы до обрыва дошли, но вниз не спустились. Мы отсюда огнём не дали это сделать, а Ремизов оттуда. В общем, пока не спускаются. Придётся тебе пройти под обрывом, низом. — Проценко сделал паузу, посмотрел на усталое лицо Сабурова и жёстко добавил: — Сегодня же ночью. Мне нужно, чтобы пошёл человек не просто так, а чтобы мог мне всё точно узнать, а если начальство выбито, взять на себя команду. Вот на этот случай приказ. — Он подвинул по столу бумагу. — В зависимости от обстановки буду ждать обратно сегодня же ночью или тебя, или, если останешься там, того, кого пришлёшь. Как — один дойдёшь или автоматчиков с собой возьмёшь?

Сабуров задумался.

   — Немцев на самом берегу нет?

   — Маловероятно.

   — Если напорюсь на немцев, два автоматчика всё равно вряд ли выручат, — пожал плечами Сабуров. — А если просто обстрел — одному незаметнее. По-моему, так.

   — Как знаешь.

Сабурову очень хотелось посидеть ещё минут пять здесь, в тепле и безопасности, но он поймал глазами движение Проценко, готовившегося встать, и поднялся первым.

Разрешите идти?

   — Иди, Алексей Иванович.

Проценко встал, пожал ему руку не крепче и не дольше обычного, словно хотел сказать этим, что всё должно быть в порядке и незачем прощаться как-то по-особенному.

Сабуров вышел за перегородку, во второе отделение блиндажа, где сидел знакомый ему адъютант Проценко — Востриков, парень недалёкий и вечно всё путавший, но ценимый генералом за беспредельную храбрость.

   — Востриков, я у тебя автомат оставлю.

   — Хорошо, будет в сохранности.

Сабуров поставил в угол автомат.

   — А ты дай мне две «лимонки» или лучше — четыре. Есть?

   — Есть.

Востриков порылся в углу и не без некоторого душевного сожаления дал Сабурову четыре маленькие гранаты «Ф-1»; они были у него уже с верёвочками, чтобы подвешивать к поясу. Сабуров, не торопясь, подвесил их по две с каждой стороны, предварительно попробовав, крепко ли сидят в них кольца.

   — Тише, — сказал Востриков, — выдернете ещё.

   — Ничего.

Пристроив гранаты, Сабуров отстегнул неудобную треугольную немецкую кобуру, положил её рядом с автоматом, а парабеллум засунул под ватник, за пазуху.

   — Угощал на дорогу? мигнул Востриков в сторону двери, за которой находился Проценко.

   — Нет.

   — Что же это он?

   — Не знаю.

Сабуров пожал руку Вострикову и вышел.

   — Востриков! — крикнул Проценко.

   — Слушаю вас.

   — Что вы там копались?

   — Капитан Сабуров собирался.

   — Чего он собирался?

   — Автомат оставил, гранаты у меня взял.

   — Ну, ладно, иди.

Проценко задумался. По правде говоря, он посылал Сабурова не только потому, что Сабуров мог на крайний случай заменить Ремизова, но ещё и потому, что Сабуров уже раз наладил ему связь с армией, и у Проценко было чувство, что именно Сабуров должен и на этот раз дойти и сделать. И хотя было очевидно, что сделать это нелегко, Проценко верил в удачу. Он сидел за столом и подробно обдумывал предстоящее. Вернётся ли Сабуров или, оставшись там за командира полка, пришлёт кого-нибудь сюда, всё равно, так или иначе, эти триста метров обрыва, на которые выскочили немцы, надо брать обратно. Проценко позвал к себе начальника штаба, и они с карандашом в руках подсчитали, сколько у них осталось людей на сегодняшнюю ночь. Ещё две недели назад цифра эта испугала бы Проценко, но сейчас он уже так привык к собственной бедности, что ему после подсчёта показалось — всё ещё не так плохо. Он не знал, как обстояло дело у Ремизова, но здесь в двух полках сегодня были даже меньшие потери, чем следовало ожидать.

Чем же, какими силами отбивать берег? О том, чтобы целиком сиять с позиций хотя бы один батальон, не могло быть и речи: надо было вытягивать людей отовсюду, из каждого батальона, и создать к завтрашней ночи сборный штурмовой отряд. Только так, другого выхода не было.

   — Как вы решили, товарищ генерал? — спросил начальник штаба.

Проценко взял листок бумаги и подсчитал состав отряда.

   — Вот, — сказал он, — здесь написано, по скольку человек откуда взять. За ночь выведи людей сюда в овраг. Днём сколотим их, подготовим, а завтра ночью, будем живы, отберём берег.

Проценко был мрачен. Его лицо ни разу не осветила обычная хитрая улыбка.

   — Подпишите донесение в штаб армии. — Начальник штаба вынул из папки бумагу.

   — О чём донесение?

   — Как всегда, о событиях.

   — О каких событиях?

   — О сегодняшних.

   — О каких?