Священная война. Век XX

   — Я тоже так полагаю. И с двух сторон действовать надо, разумеется, — сказал Ремизов. — Значит, обогреетесь и придётся двигаться обратно?

   — Придётся, — согласился Сабуров.

   — А может, останетесь у меня; командира туда пошлю. Как вам приказано?

   — Нет, я вернусь.

   — Семён Семёнович! — крикнул Ремизов.

Вошёл майор, начальник штаба.

   — Схемочка нашего расположения сделана?

   — Сейчас кончим. Уточняем.

   — Давайте скорее, шевелитесь... Вы меня опередили, — обратился Ремизов к Сабурову, — я сам хотел командира посылать. Схемочку готовили, из-за этого и задержались. Сейчас её дадут, и я вместе с вами офицера связи пошлю. Филипчука знаете?

   — Нет, не знаю.

   — Хороший, смелый командир. Пойдёт с вами.

Ремизов попробовал приподняться и опять длинно выругался.

   — Представляете, куда угодило. А у меня такой характер скверный, что я бегать всё время должен: и думать не могу, не бегая, и командовать не могу — ничего не могу. Шестой десяток, пора бы отвыкнуть — а не отвыкается. Шарапов! — снова крикнул он.

Появился ординарец.

   — Помоги с койки слезть.

Поднимаясь с койки, Ремизов кряхтел, стонал и ругался, и всё это как-то сразу, одним духом. Поднявшись, он, морщась от боли, проковылял несколько раз взад-вперёд по блиндажу.

   — Схемочка готова?

   — Готова, — ответил манор, подавая бумагу.

   — Вот тут при схемочке всё записано, — взяв, скорее вырвав у майора бумагу и продолжая ковылять, сказал Ремизов. — Что у меня где стоит и что можно сделать с моей стороны. Как-то сразу всё вышло: обоих командиров батальона убили, комиссара убили и меня ранили, — всех в течение получаса. Как раз в этот момент и вышла вся история.

   — Потерь много? — осведомился Сабуров.

   — Одного батальона почти нет. Того, что берег занимал. А два почти как были. В общем, сражаться ещё можно.

   — А как у вас с вывозкой раненых? — спросил Сабуров с некоторой запинкой.

Он долго готовился к этому вопросу. Знал, что Аия здесь, и полку Ремизова, и всё не решался начать этот разговор, боясь наткнуться на страшное известие.

   — Ну, какой же вывоз — на Волге сало. Подкопали землю и держим в пещерах.

   — Далеко отсюда? — заинтересовался Сабуров.

   — Да, далеконько. На правом фланге тише, там и держим... Как, Филипчук, собрался? — крикнул Ремизов.

   — Собрался, — ответили из другой половины землянки.

   — Сейчас пойдёте. Эх, да как же я вам ничего выпить не предложил. Шарапов! Я не вспомнил, старый стал, а ты что же?

Шарапов тут же, не сходя с места, отцепил от пояса немецкую флягу, отстегнул от неё стаканчик, налил и подал Сабурову.

Сабуров выпил и закашлялся, — это был спирт.

   — Забыл вас предупредить. Водки, по возможности, не пью, — добавил Ремизов. — В финскую войну был на так называемом Петсамском направлении. К спирту там приучился. Удивительная теплота от него. Шарапов, помоги мне!

Шарапов подошёл к Ремизову, и снова с кряхтеньем, стонами и ругательствами повторилась та же операция в обратном порядке.

   — Трудно всё же ходить, — сказал Ремизов, улёгшись. — Несколько раз был ранен, но такого идиотского, с позволения сказать, ранения... Честное слово, если бы я того немца поймал, который мне это сделал, против всех воинских законов взял бы и выпорол. Кому же бумаги вручить — вам или Филипчуку? Филипчук!

   — Здесь.

В блиндаж вошёл рослый человек в ватнике, с автоматом.

   — Мне дайте, — сказал Сабуров. — Сюда дошёл, авось и обратно дойду.

   — Раз так — берите. Доложите командиру дивизии, что полковник Ремизов сделает всё, чтобы вернуть берег, искупит свою вину сам. И других заставит искупить, — добавил он сердито. — Доложите: настроение бодрое, к бою готовы. Про ранение моё сказал бы, чтоб не докладывали, но всё равно не удержитесь, пусть смеётся. К вам, Филипчук, — обратился Ремизов к ожидавшему командиру, — единственная просьба и приказание: добраться до штаба и впоследствии вернуться сюда живым и здоровым.

   — Есть вернуться, — вытянулся Филипчук.

   — Всё. Да, вот ещё что...

Прервав себя на полуслове, Ремизов зажмурил глаза и стиснул зубы. Так он пролежал несколько секунд, и Сабуров понял, что старик говорит через силу.

   — Так вот ещё что, — открыв глаза, прежним тоном продолжал Ремизов. — Считаю, что сегодня на рассвете и днём возвращать позиции не надо. Немцы будут ждать контратаки. Сегодня надо удержаться там, где находимся, подготовиться, а завтра ночью, когда они уже будут считать, что мы смирились со своим дрянным положением, как раз и надо будет ударить. Доложите это моё мнение командиру дивизии. Филипчук, вы готовы?

   — Так точно.

   — Тогда ступайте!

Когда они, сползая по скользким уступам, стали пробираться вниз, к берегу, Сабуров вновь спросил, на этот раз Филипчука:

   — Как у вас тут с ранеными? Вывозите?

   — Где же вывозить? Сало, — теми же словами, что и полковник, ответил Филипчук. — А что?

   — Ничего, так. — Сабуров вдруг вспомнил, с какой откровенностью Аня в последний раз подошла и обняла его при Масленникове, и устыдился своего смущения. — Дело в том, что тут у вас в полку моя жена.

   — Жена? — удивлённо переспросил Филипчук. — Где?

   — Она медсестра. Вообще-то она в медсанбате, посейчас здесь у вас, в полку. Клименко, не знаете?