Священная земля

Соклей перешёл назад, на корму, и поднялся наверх. Тихим голосом произнёс:

— Рад я, что мы ничего не купили на агоре этого Куриона.

Теперь, чтобы взглянуть на тело, лежавшее на берегу под утёсами, Менедему пришлось оглянуться через плечо. Спустя мгновение, он снова перевёл взгляд на Соклея и медленно опустил голову.

— Да, — сказал он. — И я.

Перед "Афродитой" над горизонтом медленно поднималась Анатолия, позади уходил в море Кипр. Между ними корабль был один посреди бесконечности. Менедем правил от Пафоса, что на западной оконечности Кипра, к далёкой Анатолии. Это делало путешествие по открытому морю длиннее, чем если бы они ползли вдоль северного берега Кипра, зато на несколько дней сокращало дорогу обратно на Родос.

— Эге, — произнес Соклей. — Похоже, все идёт хорошо.

— Да, неплохо, — ответил Менедем. — Но я уже слышу, как отец ругает меня за то, что я выбрал этот маршрут, — вздохнул он. Чем ближе к Родосу, тем чаще он думал о доме. Он не слишком торопился встретиться с отцом, и какая-то его часть не торопилась увидеть и вторую жену отца. Но какая-то часть очень даже желала вновь повидать Бавкиду, и он точно знал, какая именно.

Соклей поднялся на корму и указал далеко вперёд.

— Отличный ты выбрал курс. Оставив побережье Ликии там, ты проскочил большую часть моря, где кишат пираты.

— Жаль, что я не могу проскочить его полностью. Если бы я мог проплыть прямо с Кипра на Родос, так бы и сделал. Тогда нам вообще не пришлось бы беспокоиться о пиратах.

— Возможно, — ответил Соклей. — Но если бы ты мог так легко пересечь открытое море, не думаешь, что и пираты могли бы?

Менедем об этом не подумал. И хотел бы, чтобы и двоюродный брат тоже не думал.

— Иногда твой разносторонний взгляд — это зло, а не достоинство, дорогой мой.

— Куда катится мир, если нельзя сказать правду, чтобы не услышать в ответ одни придирки? — Соклей возвёл глаза к небу, будто ожидая, что оттуда снизойдут Зевс или Афина и провозгласят его во всем правым.

Но ничего такого не случилось. Может, это доказывало, что Соклей ошибается. А может, то, что боги занимались где-то делами поважнее. Или вообще ничего не доказывало… Менедем отогнал эту мысль до того, как она окончательно сформировалась. И все же, хотел бы он, чтобы хоть раз бог, любой, явил себя ему на земле или прямо ответил на молитву. Так ему было бы куда легче поддерживать в себе веру, пусть искреннюю, но не особенно глубокую.

Так и не позволив себе обдумать этот вопрос, Менедем спросил:

— А как звали того нечестивца, что говорил, будто жрецы придумали богов, дабы заставить людей вести себя как следует?

— Критий, — сразу ответил Соклей. — Он уже девяносто лет как умер, но ты прав, он был нечестив, и не только в этом вопросе.

— Один из приятелей Сократа, да?

Соклей поморщился.

— Да, он какое-то время учился у Сократа, но они разорвали отношения, когда он совершил что-то постыдное, а Сократ публично обличил его.

— Вот как. — Менедем этого не знал. Ему нравилось дразнить Соклея насчет Сократа, но ответ на какое-то время закрыл все возможности. Он видел, что брат пристально наблюдает за ним. Соклей раскусил, что за игру затеял Менедем, а значит, лучше пока её отложить. Когда соперник предвидит, что сейчас полетят стрелы, и вполовину не так весело.

Менедем сосредоточился на управлении "Афродитой". Указав, как ранее Соклей, на вздымавшиеся вдалеке горы Ликии, он сказал:

— Вид красивый, но лучше бы их тут вообще не было.

— Согласен, дорогой, — Соклей прекрасно его понял. — Если бы не они, от ликийцев было бы намного меньше бед. Эти горы прячут разбойников, а устья рек, бухточки и мысы скрывают пиратские корабли. — Он помрачнел. — До этого путешествия я никогда не сталкивался с разбойниками.

— Это потому, что ты мало передвигался по суше, — сказал Менедем. — И никто бы не стал, если бы мог этого избежать.

— В море тоже небезопасно, — возразил Соклей. — Мы прочувствовали это на своей шкуре в прошлом году, когда пираты украли череп грифона.

— Они не хотели его красть. Просто так вышло. Знаю, что потеря не даёт тебе покоя, но они этого не желали. Хочу тебе напомнить, что они собирались украсть наши деньги и все, что имеет какую-то ценность, а нас самих убить или продать в рабство, или потребовать выкуп. Потеря черепа — это блошиный укус по сравнению с тем, что могло бы произойти.

У брата хватило совести устыдиться.

— Да, ты прав, конечно. Не помню, чтобы когда-либо говорил иначе, но если так, прости меня. Но скажу тебе, этот блошиный укус страшно зудит.

— Да знаю, ты говоришь об этом по поводу и без. Со временем от этих слов тоже начинаешь чесаться.

Менедем испугался, не слишком ли он прямолинеен. Иногда, если его погладить против шерсти, Соклей мог дуться нескольку дней, но сейчас лишь произнес:

— Мне так жаль, не буду больше обременять тебя своим присутствием, — и с видом оскорбленной египетской кошки ушел с кормы. Менедем вздохнул. Он несомненно перестарался и теперь должен как-то вернуть Соклея в хорошее расположение духа.