Священная земля

— Не стану тебя обманывать, — сказал Зимрида, чем немедленно заставил Менедема насторожиться. — Это хорошее оливковое масло. На самом деле, даже очень хорошее, — и, словно желая подчеркнуть сказанное, он снова обмакнул в масло ячменный хлеб и откусил кусочек. — Но той цены, которую ты берёшь, это масло не стоит.

— Да неужели? — холодно сказал Менедем. — Поскольку мне эту цену дают, то я должен сказать, что ты ошибаешься.

Зимрида только отмахнулся.

— Ты получаешь такую цену за одну амфору тут, за две там. Сколько масла останется у тебя, когда ты покинешь Сидон? Немало, разве не так?

— Тогда продам остальное ещё где-нибудь, — сказал Менедем, по-прежнему пытаясь выглядеть беззаботным. Наверняка Зимрида способен пронюхать и про последний, полузабытый обол, спрятанный за щекой моряка.

— Продашь? — спросил финикиец. — Возможно. А может и нет. Такие вещи — в руках богов. Да ты и сам знаешь.

— Чего ради я должен продавать тебе за меньшую цену? — опять спросил Менедем.

— Ради того, чтобы избавиться от всего груза, — ответил Зимрида. — Андронику ты продал бы куда дешевле семнадцати с половиной шекелей, которые получаешь… Прости, по-гречески я должен был сказать "сиклей", да? Скажу ещё раз — Андронику ты продал бы дешевле, и значит, если я куплю большую часть того, что у тебя есть, ты должен и мне сбросить цену. Это логично.

— Но я так и не заключил сделку с Андроником, — напомнил Менедем.

— Знаю я этого эллина, — сказал Зимрида. — Знаю, что вы, эллины, называете нас, финикийцев, жадинами и хапугами и считаете, что нас в этом мире не волнует ничего, кроме серебра. Скажу я тебе, родосец, что этот казначей Андроник — ничтожнейший человек, какого мне доводилось встречать за всю жизнь. Финикиец, перс или эллин — это неважно. Если бы он мог спасти жизнь своего отца лекарством ценою в драхму, и то попытался бы сбросить цену до трёх оболов, и горе старику, если это не выгорит.

Менедем засмеялся. Однако, это отлично описывало сущность Андроника.

— Но откуда мне знать, что ты предложишь лучше? — спросил он.

— Ты можешь попробовать это выяснить, — съязвил финикиец, — а не говорить сразу "о, нет, ни за что тебе не продам, поскольку и так зарабатываю чересчур много денег".

— Ну, ладно, — склонил голову Менедем. — Во имя богов, я согласен. Если ты покупаешь оптом — сколько даёшь за амфору?

— Четырнадцать сиклей, — сказал Зимрида.

— Двадцать… восемь драхм за амфору, — пересчитал Менедем в привычные деньги. Зимрида кивнул. Менедем и этот жест перевёл в эллинский эквивалент. Он сказал: — По-твоему, купить по двадцать восемь и продавать по тридцать пять — достаточно выгодно, когда знаешь, что можешь и не продать всё?

Взгляд финикийца был мрачным, отстранённым и совершенно непроницаемым.

— Мой господин, согласись — если бы я думал так, я не сделал бы этого предложения. Я же не спрашиваю, что ты станешь делать с моим серебром после того, как получишь. Не спрашивай и ты у меня, что я сделаю с этим маслом.

— Всё по такой цене я тебе не продам, — сказал Менедем. — Придержу пятьдесят амфор, поскольку думаю, что смогу продать их за свою цену. А вот остальное… не могу отрицать, двадцать восемь драхм — это справедливая цена.

"Я избавлюсь от этого несчастного дамонаксова масла. Боги, в самом деле избавлюсь, — подумал он, стараясь спрятать растущую радость. — И у меня появится достаточно серебра чтобы купить товары, дешёвые здесь, но дорогие дома, на Родосе".

— Значит, договорились? — спросил Зимрида.

— Договорились, — Менедем подал руку, и Зимрида её пожал. Рукопожатие твёрдое и уверенное. — Двадцать восемь драхм или четырнадцать сиклей за амфору, — продолжил Менедем, не отпуская руки финикийца, чтобы не оставалось никаких недоразумений.

— Двадцать восемь драхм или четырнадцать сиклей, — подтвердил тот. — Ты сказал, что оставишь себе пятьдесят амфор. Я не возражаю. И уже около сотни ты продал, — он, действительно хорошо знал, как идут дела Менедема. И родосец даже не стал пробовать отрицать, какой смысл? Зимрида продолжил: — Значит, ты продашь мне… примерно двести пятьдесят амфор?

— Да, приблизительно. Желаешь прямо сейчас узнать точный счёт, о, наилучший, или сочтёмся завтра? — спросил Менедем. Сам он подозревал, что до завтра у финикийца будет этот точный подсчёт, даст Менедем его, или нет.

— Завтра вполне устроит, — ответил Зимрида. — Рад, что мы с тобой заключили эту сделку, родосец. Обоим нам это выгодно. Ты будешь здесь на рассвете?

— Если и позже, то ненамного, — ответил Менедем. — У меня в гостинице комната — он изобразил, как чешется от укусов клопов.

Зимрида улыбнулся.

— Да, знаю место, где ты остановился, — сказал он, чем Менедема уже нисколько не удивил. — Скажи, а Эмастарт пытается затащить тебя в свою постель?

Услышав это, Менедем усомнился, есть ли во всём Сидоне хоть что-то, о чём неизвестно Зимриде. — Ну, собственно, да, — признал он. — Только кто же мог тебе об этом сказать?