Священная земля

Как он и надеялся, умное слово заставило Телефа задуматься. Прежде, чем моряк снова завёлся, в гостиницу вошёл удовлетворённо ухмыляющийся Аристид. Телеф заглотнул остаток вина и поспешил прочь. Аристид опустился на освободившийся стул.

— Радуйся, — сказал он Соклею.

— Радуйся, — ответил тот. Когда Телеф возвратится, он станет шаг за шагом описывать то, что делал. Аристид не страдал таким пороком и удовлетворился тем, что сел и принялся присматривать за Соклеем. Чтобы не поощрять его делать что-то ещё, Соклей полуобернулся от него, потягивая вино.

Это значило, что его взор переметнулся к Зильфе. Интересно, какая она в постели, — подумал он. Ему не впервые приходил в голову этот вопрос. И на Телефа он не в последнюю очередь обозлился за наблюдательность. Если этот моряк заметил любопытство Соклея (это слово казалось ему безопаснее, чем "желание"), тогда значит и Зильфа заметила? Или, что ещё хуже, Итран?

Он наверняка знает, что жена у него приветливая и симпатичная, — думал родосец, — и, поскольку они не укрывают своих женщин от мира, как мы, должен понимать, что её могут желать и другие мужчины. Моё восхищение ею не должно его раздражать — до тех пор, пока я только любуюсь, и ничего более.

Соклей опустил голову. Да, эта логика не лишена смысла. Проблема только в одном — когда речь заходит об отношениях мужчин и женщин, логика первой отправляется коту под хвост. Если Итран застанет его глазеющим на Зильфу, этот иудей может взревновать не хуже эллина, поймавшего мужчину, глазеющего на его жену.

И снова Соклей ощутил, что ещё сильнее хочет узнать, насколько Зильфа склонна к супружеской измене. Может, все от того, что у него давно не было женщины, и визит в бордель поможет исцелиться. А может и нет. Он начал понимать, чем привлекает эта игра Менедема. Одна женщина, желающая тебя, стоит нескольких, ложащихся под мужчину лишь потому, что у них нет выбора.

Его брат всегда настаивал, что это правда, и Соклей насмехался над ним. Но сейчас он понял, что Менедем хотя бы отчасти знал, о чем говорит. И мало какое из открытий встревожило его сильнее.

Его глаза снова обратились к Зильфе, и рассерженный Соклей заставил себя отвернуться. Знает ли она, о чем он думает? Если да, что она думает? "О, боже, ещё один постоялец собирается выставить себя дураком?" Или "Он хочет меня. Хочу ли я его?"

Как узнать? Соклей нахмурился и сжал кулаки. Без сомнения, он уже готов пойти по пути Менедема.

— Нет, — пробормотал он.

— Что "нет"? — переспросил Аристид.

— А, ничего. Не обращай внимания, — поспешно ответил Соклей и глотнул вина. Его уши горели. Как узнать, не рискуя при этом головой? Такой вариант вопроса нравился ему куда больше. Он не станет искушать судьбу, как Менедем.

Соклей почувствовал себя лучше, но ненадолго. Не будь он обучен избавляться от собственных заблуждений, возможно, удовлетворение продлилось бы дольше. А так ему пришлось задуматься о том, как вообще узнать, что он хочет. Мужчина, желающий женщину, редко мыслит здраво.

— Не в обиду, но может тебе пойти и взять женщину? — предложил Аристид. — Девочки в борделе за углом довольно приветливы, ну или делают вид.

Если бы он не добавил последнюю фразу, может, Соклей бы и согласился. А так он лишь напомнил о разнице между купленным и отданным добровольно.

— В другой раз.

— Они тут странные, знаешь? — продолжил Аристид. — Наши женщины палят волосы между ног или сбривают, как ты бреешь лицо.

Соклей дёрнул себя за бороду и возразил:

— Я не брею лицо.

— Ну, как ты брил бы, если бы захотел, — смутился моряк. — А здешние шлюхи не бреют свои заросли и не палят, просто позволяют им расти. На мой вкус, это выглядит забавно.

— Думаю, да, — согласился Соклей. Некоторые мужчины сочли бы отличие возбуждающим, другие — отвратительным. Кажется, Аристид был близок к этому чувству. Сначала Соклей посчитал, что для него это не имело бы значения. Потом он представил Зильфу с треугольником волос между ног. Мысль возбудила его сильнее, чем он ожидал, но потому ли, что он представил волосатые потайные места вообще или потайные места Зильфы, понять он не мог.

— Приветствую тебя, господин, поприветствовала Зильфа, другого постояльца, вошедшего в гостиницу.

— Радуйся, — ответил тот по-гречески. Человек ненадолго задержался в дверях, ожидая, когда глаза привыкнут к полумраку. Увидев Соклея и Аристида, он замахал: — Радуйтесь, родосцы, — и направился к их столу.

— Радуйся, Гекатей, — ответил Соклей. — Всегда приятно поговорить с эллином.

Аристид, похоже, не разделял его мнения. Моряк поднялся на ноги:

— Увидимся позже, молодой господин. Уверен, ты будешь здесь, когда я вернусь.

Он ушел до того, как Гекатей успел вспорхнуть на стул.

"Вспорхнуть" — подходящее слово, подумалось Соклею. Гекатей из Абдеры, полиса на южном побережье Фракии, походил на птицу: тощий, остролицый, шустрый.

— Как дела? — спросил он Соклея на ионическом греческом с сильной примесью аттического. Дорический акцент Соклея отличался тем же, и потому эти двое понимали друг друга лучше, чем их менее образованные и повидавшие мир соотечественники.