Священные изображения и изображения священного в христианской традиции

Примечательно, что немногим позже, уже в середине II в., в произведениях первых апологетов: Иустина, Татиана, Афинагора, Феофила Антиохийского и др. можно видеть, мягко, но определенно поддерживаемой, ту тенденцию сближения с миром, которая еще недавно казалась совершенно неприемлемой христианским авторам. В их сочинениях, в частности, видна переориентация христианства на союз с империей. Сами апологии во многих случаях адресованы непосредственно императорам и содержат заверения в том, что христиане «преимущественно перед всеми питают святые достодолжные расположения к власти»⁷. Святые отцы, не скупясь на похвалы, подтверждают, что власть императоров – от Бога, и заверяют, что молятся непрестанно об их благоденствии⁸. У Мелитона Сардийского звучит просьба освободить «подвластный ему народ от заблуждения»⁹, то есть поддержать христианскую религию и способствовать ее утверждению в империи. В III в. Тертуллиан напишет в «Апологии против язычников»: «Мы собираемся, чтобы молиться Богу, составляем священный союз, благоприятный Ему, молимся об императорах, их министрах, о всех властях, о мире, о благосостоянии всего мира, об удалении окончательного переворота вселенной»¹⁰. Такой поворот от отрицания «мира», ожидания его близкой гибели, к сотрудничеству с ним соответствовал зарождающимся в это время изменениям в христианском религиозном сознании.

Самые первые приверженцы христианства ощущали свою реальную связь с божьим сыном, явившимся миру и жившим среди людей. Их вера питалась мыслью о скором возвращении того, с кем связывались надежды на спасение. По мере того, как все дальше в прошлое отодвигался первый приход Христа, а ожидаемое второе пришествие становилось делом далекого будущего, снижалась острота эсхатологических ожиданий, чувство непосредственной близости Христа ослабевало, и на его место вставали новые представления, дававшие надежду и вселявшие уверенность в том, что, несмотря на трансцендентность и непостижимость Бога, человек не является совершенно оторванным от него и есть точки, в которых божественное и земное могут соприкасаться. Эти представления нашли свое отражение в основных доктринальных положениях христианства, разрабатывавшихся первыми апологетами, начиная с середины II в. Одним из таких положений было утверждение о том, что Бог Отец является Творцом мира¹¹. Именно эта позиция в христианстве со временем приобрела значение ортодоксальной, в отличие от осуждаемой позиции гностиков, признававших мир творением злого демиурга. Татиан, например, утверждал, что «Богом ничего худого не сотворено, – мы сами произвели зло», поэтому мир заключает в себе «более или менее прекрасное творение могущественного Творца»¹². Хотя и признавалось, что в мире, «которым правит сатана», велико действие злых сил, в целом полагалось, что сотворенный мир несет в себе часть добра, благости и красоты Бога. Другим важным доктринальным положением, разработкой которого занимались ранние апологеты, было учение о Логосе. Провозглашая тезис о тождестве Бога Отца и Бога Творца, они утверждали, что непосредственный контакт между материей и абсолютно трансцендентным духовным существом, каким является Бог, невозможен. Чтобы объяснить каким образом они могли придти в соприкосновение, необходимо было введение посредника творения, которым и стал Логос. Согласно воззрениям христианских отцов, Слово извечно существовало в Боге, как его разум, действенная сила и как идея мира. Чтобы произвести мир, Бог «родил» из себя Логос¹³. Кроме космологической функции апологеты придавали Логосу функцию носителя откровения. Трансцендентный Бог Отец не мог сам вступить в контакт с человеком, открыться людям. Для этого ему, как и в случае творения, нужен был посредник. Таким образом, путем утверждения представлений о Сыне-Логосе, происходило не только «освящение» окружающего мира, снятие противопоставления между материальным миром и Богом, но и преодолевалась пропасть между Богом и человеком. Существование Логоса, задачей которого, по мнению апологетов, во все времена было воспитание рода человеческого, утверждение его в вере¹⁴, должно было придавать христианам уверенность в том, что человек всегда незримо связан с Богом посредством Слова, извечно существовавшего в нем.