Святая и дикая. Тайные силы женской природы

Имя мне – Инанна, и я все еще жива. Это не досужий лепет ветреной поэтессы. Это адские гимны, которые я почерпнула у древних, и я говорю на праязыке страждущего женского начала. Я знаю путь вниз, но я полюбила касания солнца к своей нагой груди.

Имя мне – Персефона, и меня не низвергнуть в глубины; я спускаюсь туда по своей воле, защищаясь тотемами и воспевая хвалы. Я спускаюсь во тьму, чтобы вывести других на свет, и это я – священная целительница: я возвратилась, я возродилась, и я в своем праве. Я – исконный женственный мрак, вольная Дева и Жрица плодородной почвы.

Благословенна будь моя бесконечная суть, и благословенна будь Святая дикость».

Притча об утраченной героине Эдема: слово о Лилит

При всей своей мудрости Лилит не могла понять, почему этот бесценный сад, этот холеный безупречный пейзаж, некогда поражавший ее сказочной красотой, казался теперь таким фальшивым и хрупким. Она знала, что изумрудно-зеленая трава раскрашена, а цветы сделаны из бумаги и лишены аромата. Как же она раньше не замечала обмана?

Она опустилась на колени возле узловатых корней Древа познания, единственного в саду, от которого пахло живой корой, благословенной горечью листвы и грязью корней, единственного растения, которое было несомненно настоящим в этой мастерски сделанной декорации. Она вдохнула терпкий запах почвы и погладила кору, ощущая внезапную тоску по неприрученной природе и невозделанной земле. Ее так тянуло к раскидистым деревьям и нежной живности; она тосковала по дикому лесу, которого никогда не видела. Но она знала, что он есть. Многоцветная чаща мельком являлась ей во снах, но она еще не знала, как туда попасть. Просыпаясь по утрам, она плакала в подземном саду, задыхаясь под грузом жизни, которую не выбирала, и мучаясь без сердечной поддержки женской божественности.

Прильнув щекой к коре, Лилит шепотом стала молиться Богине-Матери: «Благослови меня, Мать, ведь я наверняка согрешу против этой тесной жизни. Я так жажду свободы, которой, несомненно, заслуживаю, что внутри меня все горит от желания. Кровь кипит у меня в жилах, гонит меня вперед – и все же мне неведомо, какой путь избрать. Мне грезится ярко-алая тропа, но я не знаю, как ее найти. О Мать, укажи мне дорогу! Я зачахну, если останусь здесь, если мое драгоценное время и дальше будет течь среди подделок дорогих мне вещей, если я буду и дальше подчиняться правилам, которых не писала, проводить дни в подчинении у чужого понимания совершенства. Меня снедает боль, которой нет имени, и я знаю только, что мне нужно бежать, пока меня не доконала эта мучительная жажда».

Горе так поглотило Дикую, так манило ее диколесье, которого она никогда не видала, что она не заметила, как по ее нагой спине прополз змей и обвился кольцом вокруг ее шеи. Так разбита она была, так ослеплена темным непокоем, что не увидела запретный плод, упавший к ее ногам. Ее глаза не увидели – но ее кровь ощутила. Под багряной кожурой плода проскользнула экстатическая искра, поманив ее, как дрожащую сиротку манит теплая материнская песня.

Змей вился вокруг ее шеи, и Лилит утерла слезы. Не для женских уст была эта духовная пища, об этом ей было ведомо. Само ее пребывание здесь было против правил этого места. Вкусить от Древа познания значило узнать слишком много, совершить страшный грех против гневливого Бога, но холодная чешуя змея ободряла ее. Она не оглянулась проверить, не видят ли ее. В этот миг ей были безразличны законы, которые сковывали ее. Наоборот, сжимая яблоко в дрожащих пальцах, она пылко надеялась быть увиденной. Видит небо, она надеялась, что мстительное божество наблюдает за тем, как она запускает зубы в сладкое, чистое наслаждение. Она бросала вызов своему долгому заточению, бунтарка и дикарка, более не согласная оставаться в лишенном святости Эдеме. В этот самый миг Лилит рискнула бы всем тем, что знала в себе, лишь бы вкусить Святой дикости.

«Да, моя пресмыкающаяся сестра, – прошипела Лилит. – Прости меня за то, что я так долго страшилась приникнуть губами к заслуженному угощению, за кровное отвращение к одиночеству, приковавшее меня к Саду лжи. Меня звали злой, и я поверила. Они обещали спасение от грехов, и я ждала искупления. И все это время ключ, способный отпереть мою увитую плющом темницу, острый нож, способный разрезать истончившиеся путы, был здесь – спелый прекрасный плод».

Всего один укус стал для Лилит мгновенным нисхождением в красные сферы души, к сильной индивидуальности. Каждый раз, когда твердая мякоть плода касалась ее языка, перед глазами ее вставала ее судьба. С каждым щедрым глотком сока ей виделись радужные цвета свободной жизни.

Этот адский сад, эта крохотная жизнь потеряла для нее все свои краски, лишилась своего значения и чувственного величия, но она пока этого не понимала. Никогда раньше она так ясно не видела выход из этой безжизненной клетки – и вот, допивая последние капли сока, Лилит поклялась найти свой дикий дом.