Святая Катерина (СИ)

Она пожала плечами, протянула ему документы и вернулась к своим делам.

Потом приходили модели, — тоже хотели денег. Они вились вокруг Жданова и кружились, и это было бы весьма приятно, если бы Катя не мешала им своей бесконечной трепотней с банками. Наверное, он действительно погорячился со сносом стены — её телефонные звонки отвлекали его. Жданову хотелось снова окунуться в тот беззаботный мир красивых женщин и неприхотливых удовольствий, в котором все было так легко и просто. И он уже почти пригласил девочек составить им компанию в «Аквамарине», но тут у Пушкаревой что-то с грохотом упало со стола.

Чеееерт.

Твоя доброта, Жданов, тебя погубит.

Надо было оставить твою лягушонку в её коробчонке.

Теперь мало того, что над тобой потешаются все, кому лень, так и личной жизни совсем не осталось.

Проводив девочек, Жданов задумчиво вошел к Пушкаревой через дверь-саму-по-себе и присел на краешек её стола.

— Вы специально это уронили, Катя.

Она подняла на него невинный взгляд.

— О чем вы говорите? — спросила с притворным удивлением.

Он покачал головой.

— Вы, к счастью, совсем не умеете врать. В чем дело, Катя?

— Мне бы не хотелось быть свидетелем очередного скандала с Кирой Юрьевной, — призналась она неохотно. — Этот «Аквамарин» и без того дорого вам обойдется.

Это разозлило его. Теперь она играет на стороне его невесты? Пушкарева должна быть всегда на одной стороне — на ждановской. И если он решил заигрывать с моделями, пусть сидит тихо и не бросается папками.

— Звоните папе, Катя, — велел он сердито, — вечером вы идете со мной.

— Что? — переспросила она изумленно.

— Это деловой вечер, Катя, и вы, как мой помощник, обязаны быть возле меня.

— Деловой вечер? В «Аквамарине»? Андрей Павлович, но Синицкий у нас в списке «разврат и отвага».

— Вот и будете меня отважно спасать от разврата, раз уж добровольно взялись за это дело, — огрызнулся он, — звоните, Катя, звоните!

Не спуская с него настороженного взгляда, Пушкарева потянулась к телефону, но её рука застыла в воздухе.

— Это наказание, да? — спросила она подозрительно.

Жданов расхохотался.

— Вы смотрите на меня с таким ужасом, как будто я тащу вас в какое-то злачное место, а не в приличный клуб, где вы сможете приятно провести вечер, наслаждаясь вкусной едой и персиковым соком.

— Вы же знаете, что такие места не для меня. Все будут глазеть меня, как на обезьянку, все будут глазеть на вас, вам будет неловко, мне будет неловко, в итоге вы сбежите охмурять моделей, а я буду подпирать собой стену и мечтать провалиться сквозь землю.

— Ах вот какого вы обо мне мнения? — Жданов сам схватил трубку с аппарата и всучил её Пушкаревой, — какой там у вас был домашний номер, диктуйте, — и поскольку Пушкарева продолжала насупленно молчать, заявил: — я от вас целый вечер ни на шаг не отойду, довольны? Говорите уже номер, Катя, вы и так целый день испытываете мое терпение. А впрочем, давайте сюда трубку, я сам поговорю с вашим отцом.

— Ну тогда и номер сами ищите, — открестилась Катерина от участия в этой затее.

— Нет, Катя, вы совершенно невыносимы. Если вы будете также плохо себя вести и дальше, то я отправлю вас в приемную к Клочковой!

Она откинулась на стуле, скрестив руки на груди.

— Невыносимы, — повторил Жданов, поражаясь такому неразумному поведению, и набрал её домашний номер по памяти.

— Я с Пушкаревой никуда не пойду, — Малиновский от ужаса забегал по кабинету. — Ты совсем спятил? От нас же все шарахаться будут.

— Да я и сам не понял, как её пригласил, — покаялся Жданов. — Затмение какое-то нашло.

— Помутнение. Шел бы ты к психиатру, мой дорогой друг.

— А главное, знаешь, что мне заявил её отец? Чтобы я получше следил за Катериной, потому что такая молодая и невинная девушка, как Катюша, на каждом шагу подвергается соблазнам!

Малиновский даже перестал бегать, округлив рот.

— Я не знаю, Андрюха, от чего сейчас падать в обморок. От слова «невинная» или от слова «соблазн».

— Прикинь? — заржал Жданов. — Невинная соблазнительница Пушкарева, а ты с ней идти никуда не хочешь.

— Ой, Андрюш, ты кого хочешь уговоришь, — ломливым голосом прописной кокетки воскликнул Малиновский.

Синицкий всегда был извращенцем, но чтобы настолько!

Он как вцепился в Пушкареву с порога, так и не выпускал из её своих цепких лапок.

— Какая экзотика, Жданов, — шепнул он ему на ухо, — она так безобразна, что даже красива! Это же почти Отто Дикс!

Катя, услышавшая его последние слова, спросила глуховатым голосом, который у неё появлялся в минуты волнения:

— Страшная, как война, занимавшая центральное место в творчестве этого художника, или вы вспомнили про семь смертных грехов?

— Я вспомнил про портрет Сильвии фон Харден, — не смутился Синицкий и широким жестом пригласил Пушкареву за столик.

И тогда она вдруг улыбнулась.

— У вас интересный взгляд на вещи.

— Не замечал прежде за Синицким тягу к интеллектуальным беседам, — заметил Малиновский, наблюдая за тем, как эта парочка погрузилась в психологизм эпохи и самовыражении с помощью внешней атрибутики.