— Почувствуйте, — зашептал он ей на ухо, — это. Мы несемся все быстрее и быстрее, и уже нет ничего, что бы остановило этот разгон. Толчок — точка невозврата — полет. Все остается внизу. Свобода. Я обожаю этот момент, Катя. Кать… Кать, вы понимаете, что мы с вами тоже уже преодолели свою точку невозврата? Никакого моего светлого будущего… в его прежней редакции… уже нет. Мы с вами в свободном полете.
Катя приоткрыла глаза, в который страх перемежался с лихорадочными хмельными искорками.
Их слегка тряхнуло, но она даже не заметила этого.
— Если бы вы знали, — прошептала Катя в ответ, — что со мной происходит, когда вы говорите такие слова. Как будто все в груди переворачивается… Как будто я канатаходец, и внизу пропасть. Мне хочется кричать и смеяться, и плакать одновременно, броситься к вам на шею, целовать вас. Но я молчу, застываю, отталкиваю вас… Я так хотела нас защитить — вас от меня, себя от вас. Как будто ты смотришь, как на тебя надвигается ураган, но не в силах пошевелиться. Не в силах бежать, спасаться. Все, что ты можешь — это просто ждать, когда тебя накроет ударной волной.
Жданов опешил.
Он и не догадывался, какие страсти бушуют в его крохотной Пушкаревой.
— Скажи мне, — она повернула к нему пылающее лицо с пересохшими от волнениями губами, — сможешь ли ты пережить потерю Зималетто?
— Я не понимаю, — растерялся Жданов. — О чем ты говоришь?
— От том, что с тобой будет, если ты потеряешь, все что тебе так дорого.
— Кать, а это обязательное условие? Я действительно должен что-то потерять?
— Даже у вас, Андрей Павлович, — ответила она с горькой усмешкой, — не получится удержать все сразу. От чего-то придется отказаться. Вопрос только в том — от чего.
— В таком случае, — Жданов не понимал ни слова, но почему-то чувствовал, что Катька сейчас принимает какое-то действительно важное решение. — Позволь мне выбирать самому.
Она торжественно кивнула, словно они подписывали важный договор.
— Хорошо, — сказала Катя, — мы вернемся в Москву, и ты выберешь сам.
========== 31 ==========
Боявшаяся летать Пушкарева мирно проспала на плече Жданова остаток полета и даже не проснулась при посадке. Пришлось ему — крайне неохотно — её будить.
Катя сонно терла глаза, потягивалась и вертелась на месте, зевая.
В такси она прилипла к окну, разглядывая Милан, и они договорились отправиться гулять и ужинать сразу после того, как покидают свои вещи в гостиничных номерах.
Их разместили на одном этаже, очень рядом, и Жданов почти забывал дышать, думая о том, как постучится в её дверь ночью.
Откроет ли ему Катя?
И что она ему позволит и что не позволит?
В итоге он так разволновался, что, когда позвонила Кира, то и дело заикался, и она немедленно заподозрила, что он уже наклюкался.
Он не стал её разубеждать — все деловые встречи были назначены на утро, и этим вечером Жданов был волен делать всё, что ему угодно.
Но напиваться точно не входило в его планы.
В ожидании Кати он мерил ногами гостиничный холл, то и дело поглядывая в сторону лифтов.
А вдруг ей станет плохо? А если она слишком устала? А если решит запереться в номере до завтра?
И как ему тогда жить?
Множество разных «если» едва не разорвали Жданова в клочья, и стоило Кате все-таки появиться, так он на радостях сграбастал её в медвежьи объятия.
— Ой, — пискнула Пушкарева. — Что это с вами?
— Ничего, — ответил Жданов и поцеловал её — сначала просто в макушку, потом в щеку, потом в губы. — Пойдем?
Она кивнула, так внимательно его разглядывая, что он снова несколько раз её чмокнул куда попало.
Можно было — целовать Катю у всех на глазах — и не бояться при этом явления Воропаева, требовавшего свои акции.
Можно было взять её за руку и так идти по улице, не опасаясь нарваться на кого-то из знакомых.
Можно было купить ей розу у уличной торговки и без всякой на то нужды то и дело поправлять косички, прикасаться к её плечам и рукам.
Катя словно бы опьянела от итальянского воздуха, смеялась и болтала, и её глаза блестели из-под очков. Она и сама все время прижималась к Жданову, а на Пьяцца дель Дуомо и вовсе бросилась ему на шею, и он едва не закружил её в уже густых сумерках, но вспомнил о ребенке и просто обнял в ответ.
Эта новая, незнакомая почти смешливая и свободная Катя ему ужасно нравилась — нравилось, что она не уворачивалась от поцелуев, а целовалась охотно и с удовольствием. Нравилось, что она как-то сама собой перешла на «ты» и называла его просто Андреем, и это получалось у неё так нежно и естественно, что было непонятно, как он мог так долго терпеть надоевшего «Павловича».
— Кать, — спросил Жданов, когда ужинали в крохотном рестораничке — всего-то на несколько столов, полумрак, невероятно вкусная паста, — а хочешь завтра пройтись по магазинам? Милан — столица мирового шоппинга.
Она сразу погрустнела.
— Это обязательно?