И Катина нежность, которую не спутаешь ни с чьей другой, в которой он утопал и которая острыми иголками покалывала все его тело — нежность до слез, до мурашек, до всхлипа, была такой долгожданной и в то же время ожидаемой. Как будто именно к этому он все время неосознанно стремился, которую искал и по которой скучал. Как будто он откуда-то знал, что стоит начать целовать Катю — и он погрузится в сладострастное, глубоко чувственное удовольствие, которое ни с кем и никогда не испытывал.
Может потому, что никогда и ни к кому не испытывал такой… любви?
Про любовь мелькнуло и пропало, и Жданов сосредоточился на том, чтобы не смять Катерину ураганом своих страстей, войти в неё медленно и плавно, как можно мягче, и она подалась навстречу ему, сладкая, влажная, доверчивая. И они как-то сразу нашли общий ритм, единые, знакомые друг другу до каждой клеточки и каждой мысли, два человека, которые никогда не уставали друг от друга и которым всегда было вместе лучше, чем по отдельности.
И как Жданов ни пытался остановить, замедлить эти минуты абсолютного счастья, но острая вспышка слишком быстро пронзила его насквозь.
И вместе с оргазмом на него хлынули воспоминания о том, что всё это уже было — капельки соленого пота под его губами, горячая Катя в его руках, обнаженная, дрожащая, прижимающая к нему так плотно, что нечем и незачем было дышать.
И мир сузился, схлопнулся до одной-единственной ночи, воспоминания о которой вдруг явились необратимо и отчетливо.
Жизнь вздрогнула, остановилась, покачнулась и перевернулась вверх тормашками.
========== 32 ==========
Никогда прежде Жданову не нужно было столько силы воли, чтобы совладать с собой.
Очень хотелось разнести все к чертям — и очень страшно было даже пошевелиться. Казалось, что одного лишнего вздоха будет достаточно, чтобы разрушить все до основания и никогда ничего не вернуть.
Но и переживать сотрясавшую его до основания бурю в молчании и неподвижности было невозможно.
Как будто он вот-вот взорвется, разлетится на тысячи осколков.
«Когда вы собирались мне об этом сказать, Катя? — Никогда».
Никогда, твою мать! А если бы он не вспомнил?
— Катя, а вы… а ты ничего не хочешь мне сказать?
— Я люблю тебя, — сонно пробормотала Пушкарева, целуя его в плечо.
— Я тебя тоже, — отрешенно ответил Жданов.
Она очень устала сегодня и уже проваливалась в сон, а он ощущал что-то до боли похожее на ненависть. На страх. На растерянность.
У него будет ребенок.
Его ребенок.
Сомнений не было никаких — «Неведомый осеменитель, говорите? Сколько вы думаете у меня любовников?»
Она что, думала, что он отказывается от отцовства специально?
Да какого она вообще о нем мнения — даже Малиновский был согласен признать ребенка Клочковой, а Жданов кто? Монстр бесчувственный?
«Я тебя люблю», — сказала Пушкарева, и тысячи острых игл пронзили его затылок.
Разве могут быть такое огромное предательство и любовь одновременно?
Господи.
Он просто не о том думает.
Ребенок.
Ждановский ребенок, который, конечно, все изменит до неузнаваемости.
Прощай, Зималетто! Воропаев камня на камне не оставит от компании.
Почему Катя молчала так долго? Она действительно собиралась и дальше издеваться над Ждановым — растить у него под носом его собственного наследника и даже не обмолвиться об этом?
Требовалось очень много усилий, чтобы не сбросить с себя Катины руки, не оттолкнуть её, посапывающую у него на груди, и не начать её трясти изо всех сил, пока она не ответит на все его вопросы.
Но внутри этой лживой женщины — его ребенок.
И с этим надо было считаться.
Он станет отцом, вот что.
Маленькие ножки, маленькие ручки. Коляска. Памперсы.
Крохотный человечек, за жизнь и благополучие которого Жданов будет нести ответственность до конца своих дней.
Он навсегда свяжет его с Пушкаревой.
Ребенок, которого у Жданова едва не украли.
Он осторожно встал, не в силах оставаться в этой расхристанной кровати, там, где он был так счастлив всего несколько минут назад.
Нашел в мини-баре выпивку, сделал несколько крупных глотков.
Как же все произошло тогда?
Он встретил Леру в баре, и они выпили. Изотова уже была не трезва и очень настойчива в своих любовных притязаниях. Жданов, в общем, был не против, но почувствовал себя странно. Все двоилось в глазах, и мысли были бессвязные, обрывочные. И тогда он позвонил Пушкаревой, как позвонил ей после Голубого огонька и как звонил всякий раз, когда нуждался в помощи. Почему-то мысль о Ромке даже не пришла ему тогда в голову. Он хотел видеть Пушкареву, и всё тут.
Сказал, что она нужна ему и продиктовал адрес. В том густом мареве, в котором он пребывал, ему и дела никакого не было, что уже поздно и что Катя, наверное, спала без задних ног.
Она приехала как всегда быстро — четкая и покорная Пушкарева. Из-под пальто торчала оранжевая пижама. Наверное, решила, что ему совсем плохо. Жданов ей так обрадовался, что даже взбодрился. Оторвал от себя Изотову и попросил Катю отвезти его домой.
Ох, как она рассердилась!