Святая Катерина (СИ)

— Мы справимся, — пробормотала Катя неуверенно. — Хотите, мы с вами пройдемся по отчету?

— Меньше всего на свете, — содрогнулся Жданов. — Кать, а вы не устали? Может, вернемся в гостиницу?

Столь оживленное место вряд ли подходило для важных бесед, может, Катя поэтому молчит?

— Не хочу, — заупрямилась она, а потом поникла: — впрочем, если вы хотите вернуться в гостиницу… Вам наверное надоело болтаться по городу? Вы ведь сто раз бывали в Милане, это я здесь впервые… Но вы можете вернуться без меня, — добавила она. — Нам ведь не обязательно все время проводить время?

— Еще как обязательно, — рассердился Жданов, у которого сердце оборвалось при одной только мысли, что Катя будет бродить в чужой стране одна-одинешенька.

Она казалась такой непонимающей и встревоженной, что Жданов не выдержал, увлек её в какую-то нишу, за прилавок, где долго целовал, ненавидя себя за слабость и не в состоянии остановиться.

Пусть она все расскажет — сама! Пусть всё объяснит.

И тогда они со всем разберутся.

Они придумают, что делать дальше.

Но её молчание разливалось ядом по его венам, и припухшие нежные губы казались отравленными, и немело в груди от злости и обиды. Пальцы дрожали от желания стиснуть её плечи сильнее. Заставить её говорить.

Но Катя молчала.

Молчала она и ночью, когда он снова пришел к ней в комнату, потому не мог не прийти.

Он убеждал себя, что просто дает ей еще один шанс, что идет для разговора, но все его поводы разбились о её колени, выглядывающие из халата. О влажность теплой после душа кожи. От дрожи её низкого голоса.

— Андрей, — никогда прежде собственное имя не кипятило кровь.

А потом он опять лежал без сна, мучимый раздирающей болью в груди.

Утром будет самолет. Днем будет Москва. Вечером будет ужин с родителями.

Послезавтра будет показ. После-послезавтра — совет.

Он не сможет в таком состоянии ничего.

Все увидят, что Жданов на последнем издыхании.

Что его что-то жрет изнутри.

Какого черта Катя вытворяет?

========== 33 ==========

— Да потому что это мой ребенок, понимаешь, мой!

— Андрюха, ты не кричи так громко, а? — Малиновский, почти испуганный, бросился к шкафу за виски. — Щас все Зималетто услышит. Ты объясни мне нормально, — откуда еще взялся твой ребенок? Кира тоже беременна? Лера? Кто?

— Катя! — завопил Жданов. — Катя Пушкарева ждет моего ребенка!

Малиновский, который необычайно стремительно уже успел плеснуть в стакан вискаря, от неожиданности сам и выпил его залпом.

— В смысле? — пробормотал он, дыша с открытым ртом.

— И она продолжает молчать, — Жданов отобрал у него бутылку и отхлебнул прямо из горла. — И собирается сделать его Зорькиным! И смотрит, главное, на меня такими честными глазами! Моя Катя Пушкарева меня обманывает, понимаешь?

— Нет, — ответил Малиновский. — Андрюша, ты главное перестань так вопить, ладно? Ты что хочешь сказать — что ты сделал ребенка Пушкаревой? Как это… как это вообще возможно, Жданов? — закричал он.

И этот крик неожиданно отрезвил, заставил успокоиться.

— Это было в конце октября… нет, в начале ноября. Да не помню я. Я вообще об этом до вчерашнего дня не помнил ничего!

— Как можно забыть о ночи с Пушкаревой? Это про красотку какую-то можно, а про этот ужас нельзя!

Жданов вспомнил прошлую ночь, и кровь бросилась ему в лицо.

То, что происходило с ними в Милане было вовсе не ужасом.

Ужасом было Катино упорное молчание.

— Лера подсыпала мне свои известные на всю Москву колеса, — объяснил он, морщась. — Мне поплохело, и я позвонил Кате, чтобы она отвезла меня домой.

— Скорая помощь имени Пушкаревой, — все еще ошалелый Малиновский взял у Жданова бутылку и разлил виски по стаканам. — И что? Она воспользовалась твоим невменяемым состоянием, коварно соблазнила тебя, а теперь требует денег?

— Нет, нет и нет, — рассердился Жданов. — Ты совсем не слышишь, что я тебе говорю? Это я почти набросился на Катю.

— Эко тебя торкнуло.

— Да не торкало меня, — снова завопил он. — Просто… просто мне было плохо. А рядом с Катей становилось легче. Как-то спокойнее, понимаешь? Я просто хотел, чтобы она осталась подольше… Но я же не умею с женщинами по-другому общаться!

— Ладно. Допустим. Лерины таблетки отрубили в тебе любовь к прекрасному, и ты возжелал Пушкареву. Допустим, вы переспали. Допустим, ты об этом забыл, с тобой такое уже случалось. Но почему Пушкарева так долго молчала?

— И молчит до сих пор. Как рыба об лед!

— И с чего ты вдруг решил, что это твой ребенок?

— Потому что я вспомнил наконец про ту ночь, и паззл у меня сложился, — объяснил Жданов раздраженно. Ромка сегодня прям очень медленно соображал.

— И что же вернуло воспоминания? — заинтересовался вдруг Малиновский. — Про Питер ты до сих пор не вспомнил.

— Назовем это чудом, — уклонился Жданов от ответа.

— Чудо-юдо, — задумчиво повторил Малиновский и почесал макушку, — и что теперь?

— Теперь я жду, когда она мне признается в том, что это мой ребенок.

— Слушай, но если она так упорно молчит, может, ей не в чем признаваться? Может, этот ребенок действительно левый?

— Контрафактный, как узбекские ткани! Малиновский, не говори ерунды.