Святая Катерина (СИ)

Но он положит этому конец.

Решительно и беспрторо… бесвопорно… бес-по-во-рот-но, вот!

Слово-то какое, трудное.

Распаляя себя все больше и больше, он совершенно беспричинно нахамил позвонившей Кире, которая ждала его на ужин с его же собственными родителями.

А он им Пушкареву туда, привезет, вот.

Здравствуйте, я ваша Катя.

Ношу ребенка для вашего мальчика.

Хотя нет, родители им сегодня ни к чему.

Они останутся только вдвоем, чтобы было так же сладко, как было в Милане.

Хватит тайн, Екатерина Валерьевна!

В общем, он смутно понимал, что происходило в квартире Ольги Вясеч… Вячесл… Ольги, короче. Оказалось, что там целый рассадник сотрудников — не только Пушкарева, но еще и весь женсовет.

— Ой, как вас тут много, — удивился Жданов. — Катенька! И вы здесь? Очень хорошо!

Она смотрела на него квадратными глазами, как будто он вел себя странно. А он не вел! Он был как обычно!

— А ты что, к Пушкаревой приехал? — спросил Милко.

— Да, к Пушкаревой приехал, — объявил Жданов, поймал её сердитый и строгий взгляд и поправился: — господи, что я говорю! Я же к Ольге Вячеславовне приехал!

И пока он проявлял свой президентский долг, справляясь о самочувствии сотрудников, Пушкарева тихо слиняла.

Не тут-то было!

Врешь, не уйдешь!

Он поймал её уже возле того джипа, который он выбрал для неё.

— Катя! Катя, подождите! Ну Катя! Я никуда вас не отпущу, сегодня вы поедете со мной! Я вас забираю к себе! Я тебя не оставлю, ты слышишь!

— Так, по-моему, он пьяный, — сказал кто-то совсем рядом, и между Пушкаревой и Жданов вырос Зорькин.

Кто пьяный? Где?

— Андрей, — попыталась успокоить его Катя, — что ты творишь? У тебя ужин с родителями!

Но Зорькин отодвинул её себе за спину и произнес напряженным, высоким голосом:

— Жданов, ты спятил? Катьке нельзя волноваться! Как ты себя ведешь с беременной женщиной!

— Да тебе-то какое дело, — закричал Жданов, — до её беременности! Тебя это совершенно не касается!

— А тебя, значит, касается? Зашаталось твое кресло, Жданов, вспомнил перед советом про Катьку?

— Коля, — попыталась было снова вмешаться Катя. — Подожди. Я поговорю…

— Да не будешь ты с ним разговаривать, — отрезал Зорькин. — Иди в машину! Ты думаешь, он почему суетится? Потому что как только вскроются все его махинации, ты останешься единственным человеком, от которого будет зависеть и компания, и его место в ней.

— Да какая компания? — завопил Жданов, возмущенный не столько ересью, которую нес Зорькин, а тем, что он говорил о нем так, будто его тут не стояло.

— Коля, — воскликнула Катя, — давай поговорим дома.

Дома? Ах, они поговорят дома?

— Катя, ты поедешь со мной!

— Да никуда она не поедет с таким пьяным животным!

— Коля, — Катя едва не плакала, — перестань.

— Оставь Пушкареву в покое, ты понял, — храбрым воробьем напрыгивал на него Зорькин.

— Да ты сам оставь её в покое, понял! Катенька, поддержите, пожалуйста, — и он вручил ей свои очки. — Катя моя, ты понял!

Наутро, вспоминая ту минуту, когда Жданов первый раз ударил Зорькина, он готов был убить себя за такое скотство.

Но в этот вечер он бил даже не Зорькина, а упорное нежелание Кати нормально с ним поговорить.

Почему она ускользает от него?

Прячется за этого смешного дрыща, нелепого в дорогом пальто и возле дорогой машины.

А ведь Жданов!

Хотел!

Просто!

Забрать!

Катю!

Бац!

Пощечина, не сильная, но до одури обидная, отрезвила Жданова.

Прочистила мозги в одну секунду осознания: Катя ударила его.

Она смотрела на него потрясенно, до смерти расстроенно, едва не плача.

Сзади набросился Федор, но Жданов стряхнул его с себя — да отвяжись ты!

Подошел Милко, чтобы сообщить, что драться в костюме от Джорджио — это варварство.

Но он видел только то, как Катя заботливо отряхивает Зорькина, вытирает ему разбитую губу белым платком, надевает на него очки. Наконец, она подняла с земли шарф Жданова и протянула ему, посмотрев прямо в глаза. И на её лице были сострадание, грусть и тревога, от которых стало совсем тошно. День, начавшийся так прекрасно, завершался самым диким образом.

— Знаешь, Жданов, — сказал Милко, — я был гораздо лучшего мнения о тебе. Иногда ты даже похож на очень приличного человека, — Катя села в машину к Зорькину, — может быть потому, что ты носишь очень дорогие костюмы. Но, пойми, одежда — это еще не все. Нужно, чтобы у тебя было что-то здесь и здесь, а у тебя там пусто.

Жданов не смотрел на Милко и понятия не имел, о каком «здесь» тот говорил. Сквозь лобовое стекло он смотрел только на Катю, а она смотрела на него.

Ни у одной беременной женщины в мире не должно было быть таких больных глаз.

И, когда машина с Катей уехала, Жданов зачерпнул рукой в перчатке горсть снега и протер им лицо.

Стоя в полном одиночестве посреди отвратительного февраля, он думал о том, что все его обиды и страхи, и ревность, и терзания не имеют никакого значения по сравнению с тем новым, что пришло в его жизнь.