Грен вошел в келью его и осмотрел ее. Затем прошел в моленную. Здесь он увидел под иконами иноческое облачение – мантию и камилавку. Потом обнаружил узелок со священническими принадлежностями – епитрахилью и поручами, и письма на имя епископа Константина.
Пришел Топорков. Он стал допрашивать архиерея, откуда у того иноческое облачение, епитрахиль и поручи? Епископ был так напуган, что не нашел ничего лучшего, как солгать. Он сказал, что это облачение инокини Дорофеи.
Священник засмеялся:
– Она девица, а ты холост. Можно думать, что кто-либо застал вас здесь на худом зазорном деле. Не рекомендует тебя это!
Константин растерялся и молчал.
Тогда Топорков стал допытываться, не украл ли Коровин епитрахиль и поручи из какой-нибудь церкви?
– Не украл я их нигде. И они не мои, а оставил их у меня один наш священник, – оправдывался епископ.
Тогда Топорков спросил, что значат найденные письма на имя епископа Константина? Может быть, Козма Коровин и есть епископ Константин?
– Ты знаешь мое имя, – растерянно отвечал архиерей.
Во время допроса Грен обыскивал дом, келью, моленную, подпол и дворовые постройки. Были найдены иконы, рукописные и печатные книги. Но ничего, что свидетельствовало бы о святительском сане Константина.
Архиерея взяли под стражу. Он только успел проститься с родными и сказать, что с ними более уже не увидится. Константина под конвоем повезли в Екатеринбург, а оттуда в Пермь. В тамошней тюрьме он пробыл до окончания следствия.
В Перми епископа допросил губернатор Лашкарев. Нелишним будет заметить, что в 1864 году при Лашкареве в Перми была построена лютеранская кирха. В Российской империи свобода вероисповедания, возможная для лютеран, была совершенно невозможна для старообрядцев.
На допросе запуганный Константин снова солгал: он не архиерей, а простой мирянин. Однако ему были представлены письма, в которых он упоминался как епископ, и антиминс из Нижнего Тагила, подписанный им.
На очной ставке архимандрит Викентий назвал Константина архиереем. Также и иеродиакон Феодосий, взявшийся добровольно помогать полиции, назвал его епископом.
Малодушие Константина и его отречение от сана стали известны старообрядческим архиереям Антонию, Пафнутию и Савватию. С горечью они писали уральским староверам: «Советуем ему от всея искренности братской нашей любви для его же пользы душевной и телесной переменить свое показание и сознать себя в том звании, которое на него божественною благодатию возложено».
Но архиерей не внял совету. В письме владыке Антонию он оправдывался: «Хоша я и огорчил вас отриновением бывшего вашего совета к прямому показанию, но приношу в том извинения. Верьте, силы моей на то не достает, и не нахожу способности, и не предвижу ничего полезного. Поэтому остаюсь при своем первом скрытом пок[азании]».
Следствие тянулось два года. Все это время Константин находился в темнице. Престарелый отец хлопотал об освобождении сына, истратил на это все средства, но не получил желаемого.
Лишь 14 июня 1866 года по распоряжению полицейского управления архиерей из тюрьмы был «отпущен на поруки Верхнетагильского волостного правления» и вернулся домой. Его вынудили дать подписку, что впредь он не будет именоваться епископом.
В июле Константин отправил архиепископу Антонию письмо, в котором признал себя «решительно виновным пред Господом Богом» в «великом преступлении» – отречении от сана.
На это епископ получил следующий ответ: дело о его отречении будет рассматривать церковный собор, а пока ему преподавалось «дозволение на совершение божественной службы точию в домовой церкви, в своей келии, без огласки, и принимать на исповедь усердствующих к вашей личности духовных детей».
Окончательно дело Константина решилось 30 ноября 1867 года. Екатеринбургский уездный суд постановил: «За обращение Козьмой Коровиным одной из комнат своего дома в публичную молельню без оказательства соблазна для других, хотя следовало бы подвергнуть взысканию по 206 ст. улож. о наказ. изд. 1866 г., но так как по делу не обнаружено, что это действительно была публично молельня и служила бы сборищем для раскольников с совершением службы по их обрядам, то от этого взыскания его освободить».
Тюремное заключение так сильно напугало архиерея, что он совершенно устранился от всех церковных дел. Епископ жил у родителей и предавался своему излюбленному занятию – чтению. Дома у него была хорошая библиотека, состоявшая не только из старинных славянских, но и из современных русских книг.
Однако с 1872 года священноначалие Древлеправославной Церкви стало требовать от Константина, чтобы он вернулся к управлению епархией. На следующий год его вызывали в Москву для объяснения на соборе. Неизвестно, ездил архиерей в Москву или нет, но с середины 1870-х годов он снова занимается делами епархии.