Цесаревич к 1916 году практически избавился от застенчивости и легко общался даже с незнакомыми людьми. Многие отмечали, что, несмотря на доброту и жалость к людям, Алексей Николаевич обладал достаточно твердым характером, убедить его в чем-то удавалось, если собеседник приводил какие-то веские доводы. Флигель-адъютант А.А. Мордвинов, который провел в Ставке рядом с цесаревичем достаточно много времени, анализируя его характер и поведение, делал вывод, что «Алексей Николаевич обещал быть не только хорошим, но и выдающимся русским монархом». Мордвинову вторит в своих воспоминаниях и протопресвитер военного и морского духовенства Г.И. Шавельский: «Господь наделил несчастного мальчика прекрасными природными качествами: сильным и быстрым умом, находчивостью, добрым и сострадательным сердцем, очаровательной у царей простотой; красоте духовной соответствовала и телесная». Императрица также считала, что ее сын растет настоящим мужчиной и у него «твердая воля и своя голова».
В ноябре 1916 года Николай II с сыном ненадолго приехали в Царское Село, однако вскоре снова они были вынуждены вернуться в Ставку. Положение на фронте оставалось сложным, император нервничал, под грузом забот часто становился строг и требователен, в том числе и к сыну. По воспоминаниям Жильяра, Государь в те дни несколько раз резко обрывал Алексея Николаевича.
В декабре резко ухудшилась ситуация у союзника России – Румынии, особенно тревожным было известие о взятии Бухареста, катастрофическая гибель страны, казалось, была предрешена. Жильяр писал, что в Ставке в это время царила атмосфера уныния. 31 декабря пришла весть об убийстве Григория Распутина, в тот же день император с наследником и приближенными выехал из Могилева в Царское Село, где оставался весь январь и февраль наступившего 1917 года.
В начале 1917 года, когда политическое напряжение в стране нарастало и в Петрограде полицейскими мерами власти с трудом сдерживали народные волнения, уставшие от войны и лишений люди мечтали только о мире, у цесаревича продолжалась беззаботная, обычная жизнь мальчика, которому было всего двенадцать с половиной лет. Уроки, прогулки, посещения лазаретов, в которых работали сестры, – Алексея Николаевича никто не посвящал в сложности политической обстановки в стране. Его картина мира оставалась незамутненной: доблестная русская армия сражалась на фронтах против врагов, народ оставался преданным его отцу-императору, дома в семье царили мир и согласие. Приступы гемофилии не случались уже достаточно долго, Алексей Николаевич чувствовал себя совершенно здоровым. У юного цесаревича в канун революционных потрясений был один из самых счастливых и спокойных периодов в его жизни.
Арест. Ссылка. Расстрел
Двадцать третьего февраля 1917 года у цесаревича неожиданно резко поднялась температура до 38,3 градуса. Врачи сразу заподозрили инфекционную болезнь, потому что в этот же день лихорадка началась у великой княжны Ольги Николаевны и подруги императрицы А.А. Вырубовой, которая в это время жила в Александровском дворце в крыле, где находились помещения для придворных. Несмотря на то что болезнь сначала очень напоминала простуду, так как у заболевших был кашель и насморк, вскоре доктора поставили однозначный диагноз – корь. Через несколько дней у всех троих появились сыпь и светобоязнь.
В спальне цесаревича окна круглые сутки оставались завешены плотными шторами. У его постели по очереди дежурил кто-то из фрейлин, П. Жильяр или С. Гиббс. В эти дни основным врачом для Алексея Николаевича стал доктор В.Н. Деревенко. Раньше лечивший цесаревича в сложных ситуациях лейб-педиатр С.А. Острогорский, который обычно в случае надобности приезжал в Царское Село из Петрограда, отказался посещать царских детей, заявив, что дорога стала «слишком грязна и опасна».
Вскоре корью заболела великая княжна Татьяна Николаевна, позже и две младшие цесаревны. Легче всех корь перенес Алексей Николаевич, температура у него не была выше 39 градусов, выздоровление проходило без осложнений. Но доктор Деревенко и помогавший ему «взрослый доктор» Е.С. Боткин все же установили для больного строжайший постельный режим, опасаясь, что недостаточно крепкий организм цесаревича может не выдержать серьезной нагрузки.