Святая Царская семья

Режим содержания арестованных установили строгий: в Александровский дворец никто из близких Царской семье людей не мог прийти без особого разрешения новых властей; как и никому из узников не разрешалось покидать дворец; запрещалось пользоваться телефоном; все письма подвергались строгой цензуре, любое послание могло быть задержано комендантом охраны без объяснения причин; на прогулки арестованных выводили сразу всех вместе в определенное время под усиленной охраной и т. д. В эти дни Пьер Жильяр писал в своем дневнике: «Каждый раз, что мы выходим, нас окружают несколько солдат с винтовками с примкнутыми штыками под командой офицера и следуют за нами по пятам. Мы – точно каторжане среди караульных. Распоряжения меняются ежедневно, – или, может быть, офицеры понимают их каждый на свой лад!»

Алексей Николаевич не был избалован общением с внешним миром – из-за приступов гемофилии все детство доктора ограничивали его свободу – и сейчас, когда, казалось, чувствовал себя лучше и проблемы связанные с его наследственной болезнью отступили, из-за ареста он оказался заперт вместе с близкими во дворце. Это было для него очень больно. Единственной радостью становились дни, когда доктор Деревенко приносил Алексею Николаевичу записки от своего сына Коли, став тайным почтальоном для двух друзей-мальчишек. Послания врач прятал в своем саквояже среди инструментов и лекарств, что очень нравилось цесаревичу, напоминало ему игру в шпионов.

В конце марта в Александровском дворце неожиданно появился боцман А.Е. Деревенько. До революционных дней верно служивший дядькой у цесаревича, он в первые же дни смуты бесследно, без объяснений исчез. Теперь матрос вел себя с цесаревичем надменно, объяснял ему, что теперь хозяином стал народ и «бывшие господа» должны сами ему прислуживать. А.А. Вырубова вспоминала, как она с удивлением и возмущением наблюдала сцену, когда Андрей Деревенько сидел, развалившись в кресле, и командным тоном приказывал Алексею Николаевичу что-то ему принести. Впрочем, на следующий день матрос снова ушел, оставив два сундука якобы своих вещей, за которыми обещал вскоре прислать. Когда сундуки открыли, то в них оказались сложены разные вещи, принадлежавшие Царской семье, в основном одежда и обувь цесаревича – у бывшего дядьки было три сына приблизительно одного возраста с Алексеем Николаевичем.

Какое-то время, кроме верного Пьера Жильяра, рядом с цесаревичем не осталось других помощников-взрослых. И Алексей Николаевич обрадовался, когда во дворец неожиданно вернулся помощник предавшего Царскую семью дядьки Деревенько – Климентий Григорьевич Нагорный. Это был настоящий поступок, матрос по собственной инициативе присоединился к арестованной Царской семье, чтобы помогать Алексею Николаевичу, постоянно быть с ним рядом. Матрос поселился в комнате рядом со спальней цесаревича, которую раньше занимал сбежавший Деревенько.

Только к началу мая все царские дети окончательно оправились после кори. Цесаревич начал посещать уроки. Так как большинство учителей, которые приходили в Александровский дворец только на уроки, перестали пускать к Царской семье, часть предметов распределили между собой взрослые из числа арестованных. 29 апреля Пьер Жильяр записал в дневнике: «Вечером длинный разговор с Их Величествами насчет уроков Алексея Николаевича. Надо найти какой-нибудь выход, раз у нас нет больше преподавателей. Государь возьмет на себя историю и географию, Государыня – закон Божий, баронесса Буксгевден – английский язык, г-жа Шнейдер – арифметику, доктор Боткин – русский язык, а я – французский».

В конце весны Царской семье разрешили разбить в парке огород. Расположили его совсем рядом со дворцом, прямо под окнами. Газонную траву сняли и устроили грядки. Государь с мужской частью свиты с энтузиазмом копал землю. Алексею Николаевичу тоже очень хотелось копать, но отец запретил ему делать это, опасаясь, что физические нагрузки могут быть вредны для сына, только что переболевшего корью.

Алексей Николаевич испытывал искренний интерес ко всем огородным работам. Он бродил рядом с грядками, рассматривая каждый росток, а иногда и трогая всходы руками, пока Государыня или кто-то из взрослых не объясняли ему, что для растений это вредно. Цесаревич мог подолгу слушать рассказы своего дядьки Нагорного о жизни в деревне, о хитростях крестьянской работы, о том, как правильно нужно ухаживать за огородом. Первая редиска, появившаяся на столе во время обеда, стала настоящим событием для всех, кто принимал участие в ее выращивании. Упоминание об этой редиске появилось в дневниках и письмах у всех арестованных.