— Вдохнуть. Не моргай глазами. Этой жидкостью нужно будет наполнить легкие. Она обогащена кислородом и на ней лежит заговор Дыхания. Самое опасное, что может произойти — это то, что ты испугаешься и умрешь от страха, пока будешь вдыхать. А если сможешь справиться со своими страхами, то будешь дышать под водой не хуже тритона.
Людмила недоверчиво качает головой. Нет, раньше она слышала о водолазах, которые без оснащения и без заклинаний работали час-два под водой, но считала такие россказни сказками. А сейчас ей самой нужно будет претворить сказку в жизнь.
Вдохнуть воду… Да как это?
— Вижу, что не веришь мне. Что же, мое дело было предложить… Только я тебе вот что скажу — если бы хотел твоей смерти, то оставил бы тебя на посту, да и дело с концом. Но нет же, валандаюсь тут с тобой, воду заговариваю. Больше мне заняться нечем! Вылазь из машины и вали домой! — прикрикивает дед, глядя на Людмилу блестящими глазами.
Вылазь и вали… И забудь про месть?
— Дедушка Миша, не ругайся. Честно, я не хотела тебя обидеть, но для меня это как-то…
— А говоришь — не ругайся. Да я же эту воду специально весь день заговаривал, а ты… Нет, Людмилка, если ты не готова меня слушаться, то нечего и эту бодягу разводить. Разбежимся в разные стороны и забудем друг друга.
— Я согласна, — говорит Людмила, как только дед Миша заканчивает ворчливую речь.
Старик смотрит на нее с минуту, словно оценивает — стоит ли ей верить, или все-таки выгнать из машины и забыть? Видимо, первая мысль одолевает вторую и он кивает.
— Ладно, верю. Сам первый раз боялся хлебать эту воду, да и запашок у нее не очень — отрыгается потом несвежей колбасой. Но надо это сделать, раз мы хотим одолеть этих, — дед кивает на проходящего инквизитора.
Тот словно слышит его голос и запинается возле машины. Опущенный на лицо капюшон рясы не дает рассмотреть лицо, но вот фигура почему-то кажется Людмиле знакомой.
Хотя… все в рясах похожи как две капли воды.
Нет, инквизитор выпрямляется и идет себе дальше. Людмила наблюдает за ним в зеркало заднего вида до тех пор, пока он не скрывается за поворотом.
— Знаешь, почему инквизиторы и другие церковники всегда говорят: «Во имя отца и сына»? — задумчиво произносит дед Миша.
— Ну, это традиция такая, — пожимает плечами Людмила.
— Нет, потому что они исключили из своего выражения еще одну сущность
— святую мать. На самом деле треугольник знаменует три вершины: левый угол — святой отец, правый — святая мать, и в самом верху — сын! Но церковники выбросили женщину, как запятнавшую себя первородным грехом, и запретили упоминать ее. А ведь у нас три вершины, но всего лишь отец и сын. Святая мать осталась не у дел, словно она и не присутствовала при рождении сына. Ведь святой знак правильно произносится лишь так, — дед Миша складывает пальцы в подобие орлиного клюва и «клюет» себя в правую грудь, — во имя святого отца, — «клюет» в левую грудь, — во имя святой матери, — «клюет» в межключичную впадину, — и во имя святого сына.
Людмила завороженно смотрит на его движения.
— И что?
— А то! Пока ты сомневаешься — ты так и не сможешь ничего сделать. Ты можешь попытаться и выиграть… Да, можешь попытаться и проиграть, но если не сделаешь даже попытки, то ты заведомо проиграешь. Я помогаю тебе сейчас и буду помогать впредь. Поверь мне и вместе мы сделаем гораздо больше, чем ты одна.
Хочется поверить, но ведь столько раз обманывали…
Старик кивает на дверь:
— Иди собираться. Поездка будет долгой. Запомни еще одну вещь, Люда, если с тритонами не удастся договориться, то скажи им… Скажи про Знойный полдень. Не моргай так, потом сама все узнаешь. Это долгая история, а времени осталось мало. Беги, моя Святая ведьма!
Людмила вздрагивает. Не сказать, что это название неприятно, наоборот, оно даже накрывает теплой накидкой, но есть в этой накидке что-то колючее, что-то щекочущее, и поэтому ее неодолимо хочется стянуть с себя.
— Ты думаешь я гожусь на эту роль?
— Я знаю! А теперь проваливай, мне еще домой ехать! — улыбается старик.
— А как же Вода затишья?
— Вали-вали, о ней не беспокойся. Звони, если что, но старайся говорить общими фразами — телефоны прослушивают. И это… Будь осторожней, девочка, — с глухим урчанием заводится мотор.
Людмила вылезает из машины с пакетом, и старенькая колымага тут же прыгает с места, как застоявшийся конь. Вот только не взбрыкнула и то ладно.
В эту ночь Людмила засыпает спокойно. Проваливается в темноту, даже не коснувшись головой подушки. Слишком много всего произошло, чтобы пытаться осмыслить, и она слишком устала, чтобы постараться выстроить хотя бы какую-нибудь логическую цепочку.
Ночь проходит без снов. Впервые за долгое время ей не снится яркое пламя костра, не снятся крики родителей. Впервые утром она поднимается без ненависти к окружающему миру…
Сборы. Путь на вокзал. Дорога…