Святилище кровавой луны

«Если бы ты был джентльменом, ты бы отвернулся», – съехидничала я, уязвленная очень точным прозвищем.

– А я и не утверждал, что я джентльмен, – зловеще отвечает он, делая еще один шаг навстречу.

У меня перехватывает дыхание, и я борюсь с желанием отвернуться от пьянящего вкуса глинтвейна и страсти в его взгляде.

«А еще ты нахал. Я полагаю, что не обязательно о чем-то говорить, чтобы претворить это в жизнь. А теперь будь добр отвернись», – парирую я, разглядывая изящную черно-серебристую ткань, висящую на спинке стула.

– А если я не послушаюсь? – он спрашивает таким же небрежным тоном, как и я, делая еще один шаг вперед. Его подбородок выпячивается, когда он смотрит на меня сверху вниз с едва заметной коварной ухмылкой. – Что ты тогда сделаешь? – Он делает шаг ближе. – Что ты там мне обещала? – Еще один шаг. – Выколоть мне глаза? – И еще один последний шаг, пока его грудь не оказывается в нескольких дюймах от моей, и я чувствую потребность дотронуться до него.

Каждый изгиб его тела излучает жар, как будто он с таким же успехом может быть печью, и мне кажется, что я вот-вот расплавлюсь. Я сокращаю расстояние, пока между нами не остается только шепот, дразнящая грань между удовольствием и разочарованием.

«Я полагаю, что книге, возможно, необходим дополнительный уровень защиты. – Озорство, танцующее на его губах, перемещается на мои, когда его губы сжимаются в тонкую линию. – А теперь отвернись».

– Ведьма, – ворчит он, отступая назад, прежде чем отвернуться к стене.

Разорвав нашу близость, я чувствую опустошение. Моя душа, мое тело требуют продолжения.

«Умник», – говорю я.

«Варварка».

«Заноза». – Я стараюсь, чтобы голос не выдал мою улыбку. Я чувствую себя ребенком.

«Еще хоть слово, и я повернусь обратно», – зловеще рычит он.

Я прикусываю внутреннюю сторону щеки, пытаясь сосредоточиться на платье. Сделав несколько коротких шагов к нему, я восхищаюсь тем, как в свете фонарей фейри сверкают серебряные нити. Чем дольше я смотрю на него, тем более очаровательным оно становится, поскольку черные нити, кажется, подчеркивают серебряные.

Взглянув на Гидеона, чтобы убедиться, что он не смотрит на меня, я отпускаю полотенце на пол, проскальзываю в нижнее белье и натягиваю платье через голову. Шифон, подобно дуновению ветра, ласкает мои плечи, ниспадая каскадом на пол, оставляя открытыми обе ноги по бокам из-за высоких разрезов. Шелковая лента пересекает открытые части бедра, перекрещивается на спине замысловатыми изгибами, поднимаясь по сложенному шифону на моем плече, который ниспадает на грудь таким образом, что оставляет верхнюю ее часть обнаженной.

Поправляя платье, чтобы оно сидело как следует, я хмыкаю, мне приходится изогнуть плечо под неестественным углом, чтобы поправить платье сзади. Медленно приближаясь к зеркалу, я вытягиваю шею и пытаюсь разглядеть, как вставить крошечные пуговицы в крошечные отверстия.

– Кашляни один раз, если умираешь. Кашляни дважды, если ты что-то натворила. – В отражении зеркала я замечаю, как его плечи подрагивают, когда он пытается скрыть смех.

«А что, если я кашляну трижды?»

Он поворачивается.

– Трижды означает… – Фраза повисает в воздухе, когда он рассматривает меня, чуть приоткрыв рот, очевидно не в состоянии пошевелиться. Склонив голову набок, я встречаю его пристальный взгляд с торжествующей улыбкой, отмечая, что теперь его щеки заливает нежный румянец.

– Ты только посмотри, – начинает он, пробегая по мне взглядом, словно пытаясь запечатлеть в памяти каждый дюйм.

Все в порядке, я знаю, что выгляжу хорошо. Я пытаюсь сохранить уверенность, когда снова выгибаю руку, чтобы застегнуть платье.

Он прочищает горло, поправляя воротник, с которым и так все было в порядке.

– Прошу прощения, но я принял тебя за калиака. – Я закатываю глаза, продолжая свои попытки застегнуть платье. Он вздыхает, делая еще один шаг ко мне. – Больно наблюдать за твоими тщетными попытками. Позволь мне, пожалуйста. – Он встает за моей спиной, прежде чем я успеваю запротестовать.

У меня перехватывает дыхание от жара, разливающегося по моей груди, когда его палец скользит вдоль позвоночника, оставляя за собой мурашки. Для мужчины без материальной оболочки его горячее дыхание слишком сильно ощущается на моем затылке, когда он застегивает одну пуговицу за другой. Я стараюсь оставаться совершенно неподвижной, сглатывая комок в горле, держась твердо, чтобы не упасть от его прикосновения.

Мы оба отстраняемся, как только застегивается последняя пуговица, и практически отпрыгиваем в противоположные концы комнаты, словно нас оттолкнула возникшая между нами магическая сила.