Святилище любви

Наложники, отталкивая друг друга, вползли под полог – да так и замерли при виде своего господина, который склонялся над неподвижно лежащей незнакомкой, целовал ее, гладил и исходил над ней страстными вздохами. Сразу было видно, что он умирает от желания, переполнившего его чресла, и через миг Фэйдра и Хели поняли, зачем их позвали в эту палатку: чтобы их тела заменили господину другое тело…

И началось небывалое буйство плоти! Господин брал их снова и снова, то Фэйдру, то Хели, терзая их и мучая, но терзаясь и мучаясь сам, потому что взор его был устремлен на неподвижное тело девки… нереиды, конечно, искусительницы-нереиды, – теперь у Фэйдры и Хели не осталось совершенно никаких сомнений!

Нет, не Фэйдрой и Хели обладал Драконт – они были лишь сосудами, в которые он изливал переполнявшее его желание. На их месте сейчас могли оказаться любые другие рабыня и раб – Драконту было бы все равно. Ведь никто не смог бы заменить ему этого морского чудища, которое лежало перед ним, бесчувственное ко всему, дразня и распаляя его снова и снова – именно этой своей неподвижностью и недоступностью!

Уже почти на рассвете Фэйдра и Хели были, наконец, отпущены господином. Они выползли из-под полога, где всю ночь творилось неистовое, почти страшное в своей оголтелой страстности любодейство, чувствуя себя так, словно их поимел не один мужчина, а команда целой галеры, а то и нескольких. Оба мечтали лишь об одном – уснуть, уснуть… Но, как только они дотащились до укромного уголка под бортом и кое-как примостили там свои измученные, ноющие от боли неистовых сношений тела, рядом появился Мавсаний и чуть слышно прошептал:

– Утром, как только я вас позову, будьте готовы помочь мне. Мы должны избавиться от этой твари, пока она окончательно не погубила нашего господина!

«И нас заодно», – подумали оба наложника – и в тот же миг рухнули в блаженный сон, даже не найдя в себе сил, чтобы согласно кивнуть Мавсанию.

Троада

Никарета еще успела увидеть, как жрец, бросив ей последний взгляд и ободряюще улыбнувшись на прощанье, запирает дверь.

Потом вокруг воцарилась кромешная тьма, однако Никарета осталась совершенно спокойна.

Она перестала бояться с того самого мгновения, как на дороге появился – в своих алых и белых одеяниях и венце из адамасов – этот человек.

Никарета с самого детства смотрела на него с восхищением и почтением – почти как на божество! – и втихомолку считала его тайным любовником Афродиты. Ведь он был так красив!

Годы шли, жрец старел, однако Никарета не замечала этого: она помнила только, что в его глазах, устремленных на нее, иногда появлялась особенная нежность, как если бы этот жрец знал о ней что-нибудь особенно важное и тайное, о чем она и не подозревала. Очень хотелось спросить, что это, но было страшновато: а вдруг и нет ничего? Вдруг ей просто чудится? Вот ведь почудилось сегодня, что она побывала в объятиях Скамандра, а на самом деле это был всего-навсего обыкновенный юноша по имени Аргирос.

Обыкновенный?! Нет! Необыкновенно красивый! И необыкновенно ласковый…

Никарета не чувствовала никакой обиды на него за этот обман. Ведь Аргирос искусил ее не потому, что решил смеха ради воспользоваться глупостью и неопытностью деревенской простушки. Нет, он и сам был ею искушен, девушка это чувствовала, знала наверняка… Он просто не смог устоять перед ней, он вспыхнул желанием – и зажег своим желанием Никарету.

При этом воспоминании сердце ее часто забилось, ей стало жарко и томно, и она подумала, что, если даже завтра односельчане сотворят с ней что-нибудь ужасное и подвергнут какому-нибудь из тех многочисленных наказаний, о которых спорили на дороге, – она все равно не сохранит в душе обиды на Аргироса. Нет, в самые тяжелые мгновения, во время самых страшных кар, которые ее могут ожидать, Никарета будет вспоминать, как они владели друг другом, как целовали и ласкали друг друга, как выдыхали между поцелуями блаженные стоны и никак не могли друг от друга оторваться…

Она слабо улыбнулась и вздохнула:

– Аргирос… О Аргирос!

И вдруг в темноте ей послышался шорох, а потом чуть слышный шепот:

– Я здесь, Никарета! Я пришел за тобой!

Сладкое, сонное оцепенение, овладевшее Никаретой при воспоминаниях о лепете ее первой любви и пеане[40] первой страсти, мигом рассеялось, как рассеивается цветочная пыльца под внезапным порывом свежего восточного ветра.

– Аргирос?! – не веря своим ушам, воскликнула она, и опять услышала его голос:

– Да, это я! Я хочу открыть дверь. Попытаюсь отпереть замок, только подожди немного!

Никарета хотела добраться до двери, чтобы оказаться как можно ближе к Аргиросу, слышать его взволнованное дыхание, его движения за дверью, снова и снова убеждаясь в том, что это не сон, не наваждение, что прекрасный возлюбленный не покинул ее, что он явился за ней! – однако темнота была воистину непроглядной. Наверное, туда, где находился Аргирос, проникали меж полуразвалившихся стен и колонн храма лунные лучи, помогавшие ему возиться с замком, а Никарета ничегошеньки не видела.