На каждой службе в проповеди, которая читалась перед открытым гробом, давалось духовное наставление народу. В воскресенье 3 июля епископ Нектарий из Сиэтла, викарий правящего архиерея, призвал всех приложиться «к мощам» архиепископа, и это слово, примененное к телу усопшего иерарха, было понято всеми как имеющее специальное значение «к телу святого». 4 июля епископ Савва Эдмонтонский назвал архиепископа «блаженным» и, еще дерзновеннее,– «чудотворцем своей эпохи» и поведал, что молится ему уже как святому. 6 июля архиепископ Аверкий из Свято-Троицкого монастыря говорил об аскетической жизни архиепископа Иоанна и особо о его сверхъестественной «борьбе со сном», вынуждавшей его ни разу не ложиться за все сорок лет монашеской жизни, но только час-другой отдохнуть ночью в неудобном положении – сидя или склонившись на полу перед иконой: явное чудо в эпоху общего духовного спада. Архиепископ скончался сидя и еще заранее изъявил желание быть похороненным в сидячем положении (как византийские иерархи), но это осуществиться не могло. 7 июля митрополит Филарет, только что прибывший из Нью-Йорка, отметил «истинный христианский аскетизм» архиепископа, назвав его «примером подлинной аскетической твердости и строгости», неслыханной в наши дни.
С первого же бдения было очевидно, что это не обычное прощание с усопшим, даже с иерархом. Было ощущение присутствия тайны,– тайны святости. Пришедшие были твердо убеждены, что пришли хоронить святого.
Все эти дни происходило необычайное излияние любви. Каждый внезапно ощутил себя сиротой, так как для каждого архиепископ был самым близким, понимающим, любящим. Закоснелые враги, а таковые у него были, приходили просить прощения по смерти у того, кто не держал на них зла при жизни.
Но кульминацией бдения было само заупокойное богослужение, начавшееся 24 июня (7 июля по новому стилю), во вторник, в 17.30. Присутствовали пять иерархов (кроме вышеназванных был архиепископ Леонтий из Сантьяго, Чили), 24 священника, многочисленные служители и более 1500 верующих, переполнявших большой собор в течение шести часов. Усердие присутствовавших на долгой службе, установленной Церковью Христовой при успении ее иерархов, имело лишь немногие аналогии в этом столетии. Более всего оно напоминало усердие, являемое иногда при богослужениях Страстной седмицы и Пасхи, и ощущения были действительно сходными. С печалью об уходе Божьего человека, который был любящим отцом многих тысяч в Китае, Европе и во всём мире, было смешано предчувствие радости обретения чего-то большего – небесного заступника. Все, кто молился о упокоении его души, начали молиться уже непосредственно ему: чтобы он мог продолжить, теперь уже в своей небесной обители, свое отеческое предстательство за них. Самые близкие ему опускали в гроб иконы, кресты, цветы и даже детей, а иерархи – панагии, чтобы взять их обратно после прикосновения к святому телу, которое даже на шестой день (небальзамированное) не обнаружило никаких признаков тления. Как не случайно, что собор, в котором он должен был закончить свое пожизненное служение Церкви Христовой и найти свое последнее обиталище, был посвящен «Всех скорбящих Радости»!
За погребальной службой последовало последнее прощание с телом всех присутствовавших и троекратное обхождение храма. Сироты, спасенные и возрожденные архиепископом в Шанхае, сопровождали похоронные дроги. Это было кульминацией тех дней и истинно триумфальной процессией. Казалось, что присутствуешь не на похоронах умершего иерарха, но при открытии святых мощей новопрославленного святого. Один из присутствовавших там иерархов отметил сходство с процессией Господней плащаницы в канун Великой Субботы. Тело было погребено в небольшой усыпальнице под алтарем, а последняя «Вечная память» пропета уже после 1.00. В течение четырех дней – срок беспрецедентный – Совет инспекторов внес поправки в городской закон, чтобы разрешить захоронение иерархов в их соборах, и место упокоения архиепископа оказалось, таким образом, окончательным.
Епископ Игнатий (Брянчанинов) в своих «Мыслях о смерти» писал: «Видели ли вы когда-нибудь тело праведника, душа которого оставила его? От него не исходит смрад и к нему не страшно приблизиться. Во время его похорон печаль претворяется в какую-то непостижимую радость». И это, по епископу Игнатию, есть знак того, что «усопший стяжал прощение и Божию милость». Всё это и ощущали те, кто сопровождал архиепископа Иоанна к его последнему пристанищу.