Святое дело

Посреди зала стоял широкоплечий, полный мужчина в кителе и бриджах, голенища глянцевых сапог жестко охватывали ноги. Почему-то не широкие малиновые лампасы, не нарядная фуражка и шелковистые погоны, а сапоги с твердыми голенищами подсказали Ане, что ее спрашивает генерал. Она порывисто бросилась к нему и остановилась почти вплотную. Перед глазами расплывалась радуга орденских колодочек и Золотая Звезда Героя.

— Кожар, — представился генерал и пожал Ане руку. — Куда же нам укрыться?

Не отпуская Аниной руки, он повел ее в коридор и стал заглядывать в комнаты, но всюду были люди.

— Ладно, — сказал Кожар, — постоим здесь.

Они остались в коридоре.

— Скажите все, что можно сказать, — попросила Аня, глядя вверх в лицо генералу. Лицо было усталое и одновременно радостное.

— Молодец ваш Петр Кузяев, молодец.

Аня счастливо заулыбалась и взглянула на орденские колодочки. Кожар уловил ее взгляд.

— Привезет вам, наверное, кучу орденов. К сожалению, не в моей власти представлять его к награде. Он ведь у нас прикомандированный, так сказать. А упрям же!

Генерал покачал головой.

— Предлагал ему в Гомеле остаться, в райкоме — не захотел. Даже поругались с ним, только он — ни в какую, — генерал вздохнул. — Вообще-то, он, конечно, прав. Его начальству виднее, куда и чего с ним делать.

— Как делать? — не поняла Аня.

— Ну, как! Он, наверное, сейчас в Гомеле, в тылу, в нашем тылу. Сводку слыхали? Скоро и Минск освободим, всю Белоруссию от фашистской погани очистим!

Генерал мельком посмотрел на часы.

— Сегодня улетаю в Гомель. Если хотите что передать, давайте.

— Я письмо напишу. Можно?

— Все можно, на советскую ведь землю лечу.

Они попрощались. Письмо Аня завезла в гостиницу и оставила там для Кожара.

Через месяц она получила телеграмму: «Выезжай Чаадаевку Федор».

Почему Федор? Какой Федор? Аня не могла понять, но она была уверена, что это описка, Петр, а не Федор! Петр! Петр, Петр, ее Петя вернулся в Чаадаевку.

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Поступил приказ соединиться с главными силами партизанских отрядов «Большевика».

Ночью, подняв со дна затопленные в условном месте рыбацкие лодки, партизаны Смирнова и Кузяева переправились через Днепр к своим. Смирнов и Кузяев сложили полномочия командира и комиссара.

— Петя, — виновато признался Толя Ванявкин. — Я сообщил, что ты погиб. Думал, уже не увидимся.

— С чего это я должен погибнуть? Нам с тобой Красную Армию встречать надо.

Ноябрьским рассветом Кузяев увидел советских солдат. Обнимались, плакали от радости. Но война еще не кончилась, предстояло сделать много.

Кузяев не мог принять предложение Кожара остаться для комсомольской работы в Гомеле или в Речице. Ему надлежало явиться в Унечу с докладом к своему непосредственному начальнику. Боевое задание выполнено, надо было отчитаться, доложить обо всем, что не могло вместиться в шифрованные радиограммы «Сирени 316».

Кузяев, Ванявкин и Валя Блескина направились в Унечу. За Гомелем их задержал комендантский патруль. Отобрали оружие, привезли в комендатуру. Там Петр предъявил удостоверение: «Дано настоящее в том, что тов. Кузяев Петр Иванович находился в партизанском отряде «Большевик» с 23 сентября 1942 года по 25 ноября 1943 года в должности разведчика», — и постоянный пропуск на «беспрепятственное посещение всех партизанских отрядов Гомельского соединения».

Майор-комендант с уважением возвратил документы.

— Как же вы… — он не договорил, только взглянул на истерзанный, подбитый шерстью, обвязанный цветным кабелем ботинок на протезе.

Кузяев стеснительно улыбнулся и ничего не ответил.

— Да вы, наверное, голодны! — спохватился майор.

Их сытно накормили, отдали оружие и усадили на попутную машину. На другой день они уже были в Унече.

Генерал Ч. принял Кузяева в палатке. Крепко пожал руку:

— Хорошо поработали! Просите, чего желаете.

— Новый протез, — сказал Петр.

Они отдыхали, отсыпались, отъедались целую неделю. Кузяев составил подробнейший отчет-докладную, написал наградные листы на отличившихся помощников, прежде всего на Валю и Толю Ванявкина. «Вы представлены к ордену», — сказал Кузяеву генерал.

Фронт стремительно уходил все дальше на запад. Унеча оказалась в глубоком тылу.

Генерал пригласил к себе Кузяева и объявил: всем предоставляется отпуск. Кузяеву до особого распоряжения, Ванявкину — на десять дней с последующей явкой в действующую армию.

— Обзаводитесь новой ногой, — пошутил генерал. — А эту для музея сохраните.

— Еще чего, — улыбнулся Кузяев. — В музей!

— В музей, Петр Иванович, — серьезно подтвердил генерал и еще раз повторил:

— Много там будет реликвий Великой Отечественной войны: пистолеты, автоматы, снайперские винтовки с зарубками, генеральские часы, планшетки, продырявленные гимнастерки и залитые кровью партийные и комсомольские билеты. И среди них — протез партизана-разведчика, коммуниста-добровольца. А позывные свои «Сирень 316» не забывайте, понадобится — позовем.

— Всегда готов, — Кузяев по-солдатски, как еще в детстве научил его отец, прижал руки.

Валя поехала провожать их до Москвы. В Брянске нежданно-негаданно встретили Сашу Титова. В Москву прибыли ночью.