Святой Михал

Михал остался один в погребе, но одиночество не тяготило его. Он держал в руке стакан вина и вдыхал его аромат. Вновь и вновь проверял он, действительно ли аромат и вкус гармонично дополняют друг друга. Настроение у него было великолепное. Молодое вино ему нравилось. Да и от сердца отлегло, потому что на этот раз с Вилемом все прошло гладко. План строительства консервного завода, похоже, и в самом деле зажег Вилема. А то, что он так внезапно покинул их, — так на это могли быть всякие причины. Видимо, выпил лишнего и его просто разобрало. За последние три дня Вилему наверняка пришлось влить в себя не один литр бурливой жидкости, да еще в такой смеси! Вдруг до Михала дошло, что Вилема могло задеть, его замечание относительно женщин. Да, оно могло разбередить старую рану. И неожиданно для самого себя он улыбнулся.

Михал осушил стакан и налил снова. Он поудобнее устроился возле бочки и прикрыл глаза, улыбка все еще не сходила с его лица. Мысленно он вернулся к давно ушедшим годам, и его охватило приятное, хотя и с налетом светлой грусти, настроение. Катарине было тогда семнадцать лет, и она казалась ему чудесным корнем жизни. Она была словно молодая виноградная лоза, полная жизненной силы и наливающихся, дразняще сочных плодов. С каким наслаждением вкушал бы он их гроздь за гроздью. Но ему долго не удавалось выманить ее на прогулку в поле или на речку, где было столько чудесных уголков, будто нарочно созданных для влюбленных. Иногда Катарина смотрела как-то сквозь него, словно Михал вовсе и не существовал. А иногда в глазах ее вдруг вспыхивали искорки и она глядела на него так, что его бросало в жар, но она лишь лукаво усмехалась. Михал тосковал по Катарине, она вызывала в нем тревожно-сладостные, щемяще-мечтательные желания. Сначала он старался всюду, где можно, попасться ей на глаза, потом стал наблюдать за ней тайком.

Однажды после обеда он спрятался у себя в хлеве и смотрел, как Катарина рубила во дворе и складывала хворост. Она поминутно бросала свое дело и убегала — подбежит к желтой сливе и давай махать косынкой, отгонять ос. Мать прикрикнула на нее:

— Ты что мечешься? Чего с ума сходишь? Вот возьму хворостину да выгоню из тебя беса.

Катарина нахмурилась и вскинула голову.

Через час, когда Михал осторожно вышел из хлева, Катарина уже сидела на ступеньке крыльца притихшая, умиротворенная. Высасывая из сот мед, она наблюдала за дракой, разгоревшейся между скворцами и галками в кустарнике у забора. Высосав мед, она швырнула вощину через забор на соседский двор — прямо к сараю, за которым стоял Михал.

— Ты что кидаешь мусор на наш двор? — Михал высунулся из-за сарая.

— А-а, это ты? А что это ты там поделываешь за сараем? — с искорками смеха в глазах отозвалась Катарина.

— Да вот ходил поглядеть на кобылу. Скоро жеребиться будет, — ответил Михал.

Он готов был побиться об заклад, что Катарина видела, как он крался к своему наблюдательному пункту, — она прекрасно знает, что у него сейчас на уме.

Катарина усмехнулась. Они добрый час болтали о том о сем. Девушка сидела согнувшись, уткнув подбородок в колени. От нее веяло таким теплом!

А когда она поднялась и ушла, Михал еще долго смотрел на ступеньку, где она сидела. Ему казалось, что даже камень этот стал мягким, как мох.

Той же ночью Михал подкрался к ее окну. Постучал. Он рассчитывал пробраться к ней. Снова постучал. Катарина открыла окно и выглянула — заспанная и теплая, в смятой рубашке.

— Михал?! Ты что тут делаешь? — тихо спросила она.

Он словно окаменел. Только гулко пульсировала кровь и как клещами сжало горло. Он пытался что-то произнести, но губы не повиновались.

— Ты чего не спишь? Ступай! Не то окачу водой!

Михал продолжал стоять как столб. Потом произнес сконфуженно, прерывистым шепотом:

— Я слушаю, как поет лесной жаворонок.

Будто именно для этого он перелез через забор и стоял теперь под ее окном. Михал, правда, часто слушал по ночам жаворонка — когда не мог заснуть и бродил по двору, поглядывая на окно Катарининой комнатки. Жаворонок, трепеща крылышками, кружил где-то высоко над его головой, и вниз обрушивался водопад звонких трелей; капли звуков, легких, как перышки, осыпали Михала. В такие минуты ему казалось, что солнце не зашло, а скрылось в его груди. И хотя в эту ночь лесной жаворонок не пел, он все равно слышал его.

Катарина с минуту прислушивалась. Но тишина кругом была такая, что казалось даже, будто ни он, ни она не дышали.

— Михал! — прошептала она, и в голосе ее зазвучали новые, незнакомые ему еще нотки.

Он наконец вышел из оцепенения и, протянув руки, ухватился за раму, чтобы влезть в окно. Катарина быстро захлопнула створки.

Михал стоял внизу, а она прижалась лицом к стеклу, и глаза ее тепло улыбались.

Потом она ушла, а он остался стоять — казалось, он все еще видит ее во тьме. Ему было немного грустно, но он улыбался, глядя в темноту за окном. Он вдруг с удивлением осознал, что эта минута пробудила в нем удивительно чистую и необыкновенно спокойную радость. Она прорастала в его сердце, как росток из пшеничного зерна.