Святой сатана

Яшка попытался перекреститься, но даже не донес сложенных перстов до лба, встретившись взглядом с отцом Феоной. Глаза монаха в тот момент не выражали ничего, даже простого любопытства, однако плотник не на шутку перепугался. Он громогласно икнул и стал оседать под ноги к удивленно взиравшим на него казакам. Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы не Проестев.

– Не бойся, Яша! – по-отечески душевно ободрил он мужика едва ли не в два раза старше себя.

– Тут тебя не запытают, не побьют, не утопят. Говори!

– А что говорить? – растерянно спросил Яшка, беспокойно блуждая взором между Проестевым и Феоной.

– А все говори. Что мне говорил, то и сейчас говори. Не забыл?

Голос Проестева источал елей, а взгляд был колючий и жесткий. Словно дырку вертел в запойном плотнике.

– Нее… не забыл! – немного ободрился Яшка, чувствуя поддержку всесильного начального человека, ведущего себя среди высоких вельмож так, будто был здесь главным.

– Несколько ден назад, – опустив глаза в пол, нудил плотник, точно чужую подсказку наизусть читал, – снес я баклагу масла на стену у Святых врат, да с устатку разлил. Испужался, думал, заругают. Тут слышу, на стену лезут. Спрятался от греха. Смотрю, горбун иноземный. Походил туда-сюда, потом достал из-за пазухи пузырек стеклянный, размахнулся и бросил его в ров.

Яшка запнулся, точно вспоминал продолжение своего рассказа, однако уже в следующий миг он, криво усмехнувшись, продолжил, при этом держался куда бодрее и увереннее, чем в самом начале.

– Бросил, значит… Только ноги евоные на масле скользнули, брыкнул он голыми ляжками и соколиком вслед за пузырем отправился! Я подождал чутка, потом спустился по-тихому и в кабак пошел. Мне зачем лишние хлопоты? Меньше спроса – крепче сон! Верно?

– Все сказал?

– Чтоб я сдох! Как на духу! Чтоб у меня волосы на языке выросли…

Проестев повелительным жестом остановил неуправляемый поток словоизлияний разошедшегося не на шутку плотника и самодовольно улыбнулся.

– Видишь, Яков? Совсем не страшно! Теперь иди домой. Надо будет – сыщем.

Яшка с готовностью кивнул головой и не заставил высокий суд уговаривать себя дважды. Когда за ним с треском захлопнулась входная дверь, начальник Земского приказа обвел присутствующих торжествующим взглядом.

– Дело раскрыто, – заявил он, – убийства не было. Божий промысел в лице одного случайного человека покарал преступника, пытавшегося отравить царскую невесту, о чем мною государю не далее как сегодня утром все подробно отписано.

– Интересно, – нетерпеливо передернул плечами пресвитер Варлаам, – какое отношение эта пьяная рожа имеет к выдвинутым против меня пустым и вздорным обвинениям?

– Именно эта – никакого, – улыбнулся Проестев, переглянувшись со Стромиловым, – зато смотри, отче, какую интересную книгу нашли мы в потайном ящике твоего стола!

Стоявший в дверях стрелецкий урядник сделал несколько шагов вперед, держа на вытянутых руках сверток из черного французского бархата. По команде Проестева он развернул его, обнаружив толстый фолиант, переплетенный дубленой человеческой кожей.

– Судя по всему, это колдовское сочинение. Подобные книги запрещены в нашей державе! Как она оказалось у тебя, отче?

Самообладание не покинуло пресвитера. Не изменившись в лице, он спокойно посмотрел на предъявленную ему книгу и брезгливо отвернулся.

– Первый раз ее вижу.

– Правда? – переспросил Проестев ехидно. – А вот твой служка Фома совсем иное утверждает. И кому верить, отец Варлаам?

Пресвитер промолчал, с холодным безразличием пожав плечами.

– У меня тоже кое-что есть для тебя! – заявил вдруг отец Феона.

Он вытащил из кармана небольшой клочок бумаги и поднес его близко к глазам пресвитера.

– Узнаешь почерк? Этот мрачный синодик твоих рук дело. Много лет ты пополнял его новыми именами. Четырнадцать лет назад было три. Теперь восемь. Пять мне ничего не говорят. Но первые три: Акулина, Серафима и Ольга – мне знакомы. Я должен был взять тебя еще тогда, в пятнадцатом[93], иерей Варлаам, или, может быть, правильней назвать тебя «душегубец с Козьего болота»?

После этих слов в архиерейских палатах наступило тягостное молчание. Поднявшийся было со своего места пресвитер замер в неудобной позе и медленно обвел присутствующих пустым, обжигающим, как бездна безумия, взглядом. Что-то неуловимое глазу произошло с Варлаамом в тот момент. Словно яркая вспышка света, на короткий миг выхватывающая из тьмы резкие очертания предметов, нечто первородное из самых затаенных глубин сознания высветило вдруг его подлинное лицо, и лицо это оказалось до ужаса уродливым!

– Мой Бог сказал мне: нет мира нечестивым и блудницам! – произнес он негромким, дребезжащим голосом, словно механический болван из потешного вертепа на городском базаре. – Как написано: нет праведного ни одного; нет делающего добро; все совратились с пути; никто не ищет Бога; все до одного негодны, нет ни одного!

– Поэтому ты решил встать над законом и вершить суд над грешниками по своему разумению?

Пресвитер, казалось, был возмущен услышанным.