Святой сатана

В сенях было пусто. На полу валялись разбросанные вещи и инструменты. Словно комнату покидали в спешке. Дверь в горницу оказалась заставлена изнутри чем-то тяжелым. На требование открыть ее ответа не последовало. С трудом сорвав прочную сосновую дверь с петель, Феона, Проестев и Стромилов ворвались в горницу, едва не повалив друг друга на пол. Оказывается, доступ в комнату преграждали два платяных сундука Варлаама, поставленные друг на друга. В горнице беспорядка было меньше: за исключением поваленных сундуков, все вещи находились на своих местах, только в очаге догорали какие-то бумаги, которые Стромилов безуспешно попытался выхватить из огня. Отец Варлаам сидел на полу в огромной луже крови, прислонившись спиной к кровати, и остекленевшими глазами безразлично взирал на людей, вломившихся в его келью. Из его груди торчала рукоятка большого кинжала, пригвоздившего пресвитера, словно жука, к стенке кровати. Отец Феона приложил ладонь к сонной артерии священника.

– Мертв!

– Твою ж мать… – истошно завыл Степан Проестев, беспомощно разведя руками, – а где эта сука дворовая?

Фома как сквозь землю провалился. Впечатлительный Стромилов даже перекрестился на всякий случай. Феона, верящий в чудеса значительно меньше, чем в здравый смысл, внимательно осмотрел келью пресвитера и быстро нашел объяснение. В потолке, за трубой очага, имелся небольшой лаз, которым воспользовался преступник.

– Он через подволоку[94] ушел! – воскликнул Феона, указывая пальцем на дырку в потолке.

– Его нельзя упустить! Теперь это наша последняя тропка к Хлоповой.

Словно в подтверждение его слов, во дворе неожиданно возникла суета, топот множества ног и громкие крики.

– Вот он, змей, по стене ползет! Лови носатого… Стрели его в сраку!

Раздались первые разрозненные выстрелы из пищалей и сопровождавшие их восторженные вопли служилых.

– Не стрелять! – заревел Проестев, сломя голову бросаясь вон из кельи. – Живым брать!

Они не успели. Фома лежал на каменной мостовой с простреленным животом. Из большой рваной дыры на теле, рядом с печенью, волнами выплескивалась черная кровь. Феона подошел к умирающему, осмотрел повреждение, нанесенное свинцовой пулей, сокрушенно покачал головой и, сняв с головы скуфью, приложил к ране.

– Прижми ладонями крепко. Поживешь еще немного.

Фома повернул к монаху голову, прерывисто запыхтел, выплевывая кровь, и едва слышно спросил:

– Отче, я же не попаду в ад?

– Почему ты спрашиваешь?

– Отец Варлаам сказал, что самоубийство тяжкий грех, а если я убью его, он останется безгрешен и заранее отпустит мне эту провинность. Я не посмел ослушаться!

Умирающий со страхом и надеждой посмотрел на монаха.

– Ты не попадешь в ад, если расскажешь, где вы спрятали девушку!

– Девушку? – удивленно переспросил тот и захрипел, давясь собственной кровью.

– Да! Где девушка?

– Она там…

Фома приподнял над животом окровавленную ладонь и махнул ей в неопределенную сторону. Из горла с чавканьем и клокотаньем кровь текла уже непрерывным потоком. Рука упала безвольно, как плеть, тело пару раз прогнулось в дугу и обмякло.

– Отошел! – произнес отец Феона, закрывая умершему глаза. – Теперь и эта ниточка оборвалась!

– Кто стрелял? – заревел начальник Земского приказа, свирепо вращая глазами на собравшихся вокруг стрельцов. – В Сибирь мерзавца, в острог, к самоедам до скончания жизни…

Ответом ему было виноватое молчание. Признаваться же в столь точном, сколь и неудачном выстреле никто не спешил.

Проестев остервенело пнул ногой лежащий на земле труп Фомы и злобно сплюнул.

– Скотина, – прошипел он, – и жил как собака, и сдох как свинья!

– Почему как свинья? – удивился Феона.

– Ну а кто? В округе вторую седмицу дождя нет, а этот где-то грязь нашел!

Проестев кивком головы указал на перепачканные сапоги церковного служки.

– Надо думать, чего дальше делать? Время идет!

Феона не ответил. Вместо этого он присел на корточки рядом с трупом, внимательно разглядывая его сапоги.

– Это не грязь. Это строительный раствор! – произнес он наконец.

– Ну и что с того?

– А то, что я дурень! Ответ был перед моими глазами!

– Маврикий, – позвал он своего помощника, – здесь ли ты?

– Здесь, отче! – отозвался послушник, выходя из-за спин стрельцов и монахов, толпою сгрудившихся вокруг места происшествия.

– Хорошо, что тебя никогда не надо искать! – невесело усмехнулся монах. – Вспомни, о чем ты разговаривал с Фомой? Что он говорил о себе?

– Да почти ничего, – задумался послушник, почесывая редкую, недавно ставшую расти бороденку, – говорил, что служит у пресвитера десять лет, а до этого был учеником каменщика в Верее…

– Вот! Вот оно! – не дослушав, воскликнул Феона, возбужденно размахивая руками.

– Юрий Яковлевич, помнишь, где мы нашли мощевик Хлоповой?

– У Сторожевой башни, – поспешно ответил Стромилов, невольно заражаясь суетливостью монаха. – Обронила, видать, девка, когда защищалась!

– Верно. Только не роняла она его. Я сейчас это понял! Примету она нам оставила!

– О чем ты, Григорий Федорович? – возмутился озадаченный Проестев. – Мне расскажи!