Дым от горевших домов, мечети и иудейского храма растекался по городу Вокруг творилась какая-то дурная разгульная суета, какая бывает на Корочун. Вот сбили в кучу десятерых пленных, и ратник, поставленный их охранять, грозно машет копьём перед их испуганными лицами. Два дюжих кметя волочили за волосы упирающуюся бабу, озираясь по сторонам и ища, где её можно завалить. В луже вытекшей из разбитого кувшина и смешавшейся с грязью воды лицом вниз лежал ребёнок. Кому и зачем понадобилось его убивать, а может, случайно был зацеплен смертоносным железом, уже никто не дознается. Над ребёнком никем не замечаемая склонилась в рыданиях молодая, разом постаревшая мать. Блуд, невесть для чего, остановился недалеко от неё. Женщина вдруг перестала рыдать, почувствовав на себе чужой взгляд, подняла вверх перекошенное ненавистью чело. Забормотав на своём языке проклятия, она поднялась, пошла на Блуда, выставив вперёд руки с пальцами-крючками. Блуд, очнувшись, прежде чем руки хазаринки дотянулись до его лица, выхватил меч и, коротким движением снизу вверх без замаха, зарубил её. Блуд поморщился глядя на распростёртое у ног тело, но тут же успокоил себя, решив, что смерть для потерявшей разум женщины — это избавление.
Ноги понесли его дальше, туда, где горела мечеть. Идя по широкой улице, решил срезать через подвернувшийся переулок и сразу увидел какого-то кметя, который, зло хохоча, боролся на досках от разбитого воза с девкой. Девка сопротивлялась отчаянно, судя по расшитой золотом свите, была не из простых, колотила маленькими кулачками кметя по лицу и закрытой кольчатой бронью груди, срезая об железо кожу на руках. Кметю наконец это надоело, он прижал девку коленом к доскам, одновременно развязывая на штанах гашник. Чёрные как смола волосы слетели с чела, обнажив бледное испуганное лицо хазаринки. Блуд аж чуть отступил назад. Сам любитель побегать за женским подолом и испортивший множество баб, никогда не видел такой красоты. Большие карие глаза под длинными ресницами, тонкие, изогнутые чёрные брови, алые пухлые вишнёвые губы. Она смотрела на Блуда, зажигая колдовским огнём его сердце.
— Эй! Парень!
Кметь обернул мясистое лицо с оцарапанной щекою и сердито глянул на Блуда, как пёс, которому мешают глодать кость. Блуд вынул из-за голенища сапога калиту.
— Дай мне эту девку, я заплачу, сколько скажешь.
Парень странно посмотрел на Блуда и сказал:
— Да иди и найди себе какую-нито или меня пожди!
— Ты не понимаешь, друже, — Блуд встал поближе ко кметю, — мне эта нужна, нравится мне уж больно.
— И что? Мне она тоже нравится. Вот попользую, так делай с ней что хоть!
Кметь отвернулся, показывая, что разговор закончен. Блуд положил ладонь на черен меча.
— Тогда я заберу её силой!
Снующие туда-сюда воины с интересом останавливались, слушая разговор. Кметь отскочил в сторону, торопливо натягивая штаны и тоже схватился за меч. Хазаринка, поправляя разорванную сряду, отползла в сторону, прижавшись спиной к глиняной стене какого-то дома.
— Ты что?! На своего оружие поднимаешь? Ты знаешь, что князь казнит за это?
— Я не хочу драться с тобой, — сказал Блуд, видя, что неодобрительно загудели подошедшие ратные, а какой-то, судя по платью, боярин уже, видимо, извещённый, торопливо к ним шёл, — возьми куны и отдай девку!
— Да отдай ты её! — крикнул ражый красномордый воин. — Сейчас обоих на суд к князю, дурачьё! Бабу, вишь, поделить не могут!
Парень, остро сверля Блуда злыми глазами, прошипел:
— Бери свою суку! Только пожалеешь ты об этом!
Даже не посмотрев на протянутые Блудом монеты, развернулся и пошёл восвояси. Блуд протянул напуганной хазаринке руку:
— Пойдём. Теперь тебя никто не тронет...
Конь, слушая властную княжескую длань, нёс седока вдоль крепостной стены. Пламя пожарищ отражалось на начищенных до блеска наглазниках шелома. Город погибал. Сломлена мощь Хазарии. Как когда-то кормильцу его отца Свенельду, молодой кметь Доброга принёс голову князя Амала, так и сегодня тот же Доброга, только постаревший, но всё ещё той же богатырской стати поднёс Святославу на копье голову хазарского бека. Только срубил на этот раз вражеского вельможу не он, а его воин.
Сегодня приносили князю уже множество голов знатных воинов в надежде, что кто-нибудь из них окажется беком, и желая получить награду Пленные хазары мотали головами: «не он»
— Как зовут тебя, кметь, и откуда ты? — спросил Святослав снявшего шелом и склонившего пред ним выю воина.
— Люди называют меня Колотом, княже. А родом я из-под Вышгорода из веси Осинки.
— Что ты хочешь в награду?
Кметь посмотрел на князя ясными глазами и произнёс:
— Чужой славы мне не надо, многие помогли прорубиться к нему, а Перун направил мой меч. Если награждать, то и тех, кто сражался рядом со мною.
Святослав нахмурился, внимательно вглядываясь в кметя. Степенно стянул с пальца золотую жуковинью и протянул Колоту:
— Ежели будет нужно что, напомнись.