Святослав (Железная заря)

— Я не хочу быть врагом князю Святославу, — заговорил печенег, — но я не знаю, каковы условия мира.

— Отступи от города и верни полон, ибо князь не примет мирной грамоты и пустит за тобой сугонную рать, — ответил Претич. Кутлук снова надолго замолчал, и воевода уже пожалел о выставленных условиях, но подругому он и не мог, он должен был говорить так, будто чувствовал за собой идущего Святослава. Наконец печенег разлепил обрамлённые чёрной бородкой губы:

— Я не даю тех обещаний, которые не могу исполнить. Я обещаю, что все, кто пришли со мной, отступят от Киева, но полон вернут только мои люди. Добычу возвращать мы не будем. Я не знаю, примет ли князь Святослав мой мир через тебя, и потому прошу тебя стать мне другом.

Мир заключали без грамот и печатей. Кутлук подарил Претичу саблю, лук с тулом, полным стрелами, и горячих кровей жеребца. Претич отдарился чем смог — бронью, щитом и мечом. Лодьи не возвращались на тот берег, но ночью всё равно береглись: ночевали на кораблях, выставив сильную стражу.

Печенеги снимались на следующий день. Рати возвращались с зажитья[77]. Сворачивались шатры, ревели запрягаемые в телеги быки. Потоком шли полоняники, чтобы достичь далеких рынков, где разлучат жену с мужем, мать с дитём. Раскосмаченный мужик рвался из путов, не обращая внимания на жгущую его плеть, орал в сторону Претича и его дружины:

— Чего смотрите? Освободите, ну! Своих же угоняют! Все мы русские! Князю и княгине дани давали, мать-перемать!

Зреть было тяжко и Претич перевёл взгляд на освобождённых полоняников, что отпустил Кутлук по его слову. Повезло этим. Не пройдёт и дня, как некоторые уже вернутся домой. Но они не спешили уходить, слишком памятен был пережитый страх, а со своими воинами было спокойнее. Они будут дневать и ночевать здесь, пока не убедятся, что опасность миновала. Набольший из людей Претича, Беркут, из северов и, как говорили, ясского происхождения, с горбатым орлиным носом и прозрачно ясными голубыми глазами, кивнул в сторону угоняемых:

— Проводим?

Воевода взглянул на Беркута и, уразумев, что он хочет, покачал головой:

— Я слово дал. Не сумуй, княгиня альбо князь выкупят!

Кутлук тоже держал своё слово, уводя своих в степи. Но оставались ещё мелкие хищные отряды, что рассчитывали на лёгкую добычу, предводимые своими мелкими князьями.

Глава 33

— Чего говоришь-то?

Ночь была душная. Ратша Волк сидел на скамье в распахнутом голубом летнике, одна пола которого, свернувшись, улеглась рядом, вторая свободно ниспадала. Огни горевших в столицах свечей играли светом на золотом обереге Ратши в виде бегущего волка, покоившегося на голой груди воеводы. Ратша облокотился на стол и смотрел на едва не валившегося с лавки гонца с Руси.

— Киев печенеги осадили. Вот-вот княгиню с княжатами в полон уведут.

— Ты ничего не перепутал ли?

Новость была такая невероятная, что Ратша распорядился не будить князя, пока сам не поговорит с вестником.

— Правда всё! Воевода Претич послал. Хошь — огнём пытай!

Волк застыл, веря и не веря услышанному. Вестник задремал, стал валиться с лавки и поймал равновесие уже почти у самого пола. Ратша будто очнулся с гонцом вместе, стукнул в било, вызывя гридня, приказал накормить и уложить спать посланца. Спать ему пришлось недолго: его с трудом растолкали и почти силой поволокли к Святославу. Заплетающимся языком, всё ещё во сне, он выкладывал уже выученные наизусть слова. Князь темнел лицом, до хруста сжимая кулаки. Отпустив гонца, хриплым от сдерживаемой ярости голосом наказал воеводам:

— Готовить рать! Наутро поскачем!

Вестоноши скакали в ночь. Кметей собирали со всех окрестностей Переяславца. Колот, поднятый со всеми, просыпался на ходу и уже раздавал наказы своим готовить снедной припас, выводить коней, увязывать в торока бронь. Никто ничего толком не мог объяснить: то ли печенеги под Киевом, то ли его уже взяли. Все воевали ранее и все догадывались, что если даже печенеги стоят под Киевом, то рать разбита и степняки пустились в зажитьё. От одной мысли, что какой-то гад пакостит в его тереме, насилует жену, убив брата и родителей, детей малых вяжет, подгоняет тычками копья, чтобы увести в степь, бросала Колота в дрожь. Затягиваемая подпруга не слушалась, конь переступал и Лапа криком сорвался на него.