Святые и пророки Белой Руси

В 1922 году присутствовал на архиерейском соборе в Варшаве[218], на котором обсуждался вопрос об образовании автокефальной Польской Православной Церкви[219]. На соборе он заявил протест против незаконных действий членов собора. Отказался подписать конкордат с польскими властями о положении Православной Церкви в Польше и так называемые «Временные правила об отношении Церкви к государству», составленные на основе указанного конкордата[220].

По окончании Собора польскими властями был насильственно удален из епархии и сослан в Мелецкий монастырь на Волыни под надзор настоятеля. Там его поместили в маленькой келье и препятствовали священнодействовать. Не выслали его за границу потому, что он был поляк по происхождению (по отцовской линии), а его родной брат был членом польского правительства. Находясь в Мелецком монастыре, владыка не оставил своей деятельности, а, сколько мог в своем положении, вел борьбу за сохранение в Церкви юлианского календаря[221]. Несмотря на запреты, он совершал богослужения.

В 1925 году, по ходатайству архимандрита Тихона (Шарапова)[222], Патриарх Тихон возвел его в сан архиепископа. В 1928 году его перевели в Дерманский монастырь, а в 1930 году — в Жировичскую обитель, где он пребывал до 1939 года.

Для деревни приезд архиерея был большим событием. Его встречали торжественно. Очень скоро своей общительностью, доступностью, простотой и любовью он покорил сердца местных жителей. Сохранилось много воспоминаний о его служении тех лет [223].

Владыка Пантелетмон обладал приятным баритоном, голос был громкий. Его проповеди отличались продолжительностью, как и его богослужение. Когда он служил, то в храм шел с народом, образовывая своего рода крестный ход, с песнопениями. Девочки специально собирали цветы (зимой — цветную бумагу) и посыпали на его пути перед Литургией.

Он очень любил детей, раздавал им подарки. Во время своих прогулок с собой носил в карманах конфеты для них; а если конфет не было, то раздавал монеты для их покупки. На Рождество Христово устраивал в своих покоях праздничную елку для детей. Дети всегда приходили поздравлять его на Рождество и на Пасху, читали ему стихи и пели песни, некоторые из которых были специально посвящены владыке.

Отличался он и милосердием: однажды владыка разулся и отдал свои сапоги босому нищему. В иной раз — снабдил бедную семью деньгами, узнав, что те не ходят в храм, стесняясь бедной одежды.

Простота, кротость, духовная настроенность и в то же время каноническая стойкость сделали имя владыки авторитетным среди всего населения межвоенной Польши. В 1936 году архиепископ Пантелеймон, в связи с враждебной деятельностью римо-католиков в отношении Православия, на вопрос польской газеты «Dziennik Wilenski» смело ответил о тяжелом положении Православной Церкви в Польше:

«…православные (в прессе) ни разу не названы своим именем, но постоянно называются схизматиками и даже говорится, что Святая Обитель (Жировичская) теперь в руках наследников грабителей — схизматиков. Между тем так выражаться не только некультурно, но и высшей степени обидно для всех, о ком это говорится, и грешно».

Живя в Жировичском монастыре, писал религиозно-нравственные сочинения, часть которых была издана в типографиях Литвы. Владимир Гриненко так вспоминал о писаниях владыки:

«Небольшие брошюры и листовки святителя… поспевали всегда в самые тяжелые минуты переживаемых православными гонений и делали свое благое дело. Эти послания к народу из-за стен монастыря были не обычными проповедями. В них не было призыва к борьбе с насилием, или напоминания властям о безнравственности их действий, или обличения не устоявших или соблазнившихся, или каких-либо мрачных пророчеств… Нет. Он разъяснял народу всю красоту, всю силу, все духовное обаяние Православия. Не делая никаких сравнений с иными исповеданиями, он показывал народу ценность его веры такою, какова она и была на самом деле… Он приводил яркие примеры исповедничества среди наших святых всех исторических времен Руси и России, разъясняя, почему они поступали именно так, а не иначе, жертвуя подчас и жизнью исключительно только за Сладчайшего Иисуса, даровавшего нам через апостолов Своих Православие, нерушимо оставшееся до сих пор, прошедшее через множество испытаний. Плененный святитель пленял души православных их же Православием. В его словах свет немеркнущий разгорался и разгорался. И никакая «национализация Церкви», новый стиль, а затем униатизация и католизация не прививались к среде народной… Никто не мог запретить по существу смиренную и высокодуховную христианскую проповедь архиепископа Пантелеймона. Его врожденная тактичность здесь была на высоте. В то же время проповедь эта глубоко проникала в народное сознание. Это особенно было заметно при встречах святителя с народом…» (епископ Пантелеймон не боялся говорить о русскости западных Белоруссии и Малороссии, оккупированных Польшей).